Стяжание Духа Святого в путях Древней Руси. Оптина Пустынь и ее время

— Пресвятая Троица, спаси меня! Святитель Николай, Преподобный Сергий, Преподобный Серафим, молитесь за меня!... Крестите меня! Помажьте меня маслицем! Молитесь за меня все!

И с этими словами кончилась на земле жизнь моего дорогого, ненаглядного мальчика: личико расцветилось улыбкой, и он умер.

И в первый раз в моей жизни возмутилось мое сердце едва не до ропота. Так было велико мое горе, что я и у постельки его, и у его гробика не хотела и мысли допустить, чтобы Господь решился отнять у меня мое сокровище. Я просила, настойчиво просила, почти требовала, чтобы Он, Которому все возможно, оживил моего ребенка; я не могла примириться с тем, что Господь может не пожелать исполнить по моей молитве. Накануне погребения, видя, что тело моего ребенка продолжает, несмотря на мои горячие молитвы, оставаться бездыханным, я было дошла до отчаяния. И вдруг у изголовья гробика, где я стояла в тяжелом раздумьи, меня потянуло взять Евангелие и прочитать в нем первое, что откроется. И открылся мне 16-й стих 18-й главы Евангелия от Луки, и в нем я прочла: «...пустите детей приходить ко Мне, и не возбраняйте им, ибо таковых есть царствие Божие».

Для меня эти слова были ответом на мою скорбь Самого Спасителя, и они мгновенно смирили мое сердце: я покорилась Божией воле.

При погребении тела Колюсика исполнилось его слово: у церкви намело большие сугробы снега, и чтобы гробик пронести на паперть, его надо было обнести кругом всей церкви. Это было мне и в знамение, и в радость. Но когда моего мальчика закопали в мерзлую землю, и на его могилку лег холодный покров суровой зимы, тогда вновь великой тоской затосковало мое сердце, и вновь я стала вымаливать у Господа своего сына, не зная покоя душе своей ни днем, ни ночью, все выпрашивая отдать мне мое утешение. К сороковому дню я готовилась быть причастницей Святых Таин и тут в безумии своем дошла до того, что стала требовать от Бога чуда воскрешения. И — вот, на самый сороковой день я увидела своего Колю во сне как живого. Пришел он ко мне светленький и радостный, озаренный каким-то сиянием и три раза сказал мне:

— Мамочка, нельзя! Мамочка, нельзя! Мамочка, нельзя!

— Отчего нельзя? — воскликнула я с отчаянием.

— Не надо этого, не проси этого, мамочка!

— Да почему же?

— Ах, мамочка! — ответил мне Коля. — Ты бы и сама не подумала просить об этом, если бы только знала, как хорошо мне там, у Бога. Там лучше, там несравненно лучше, дорогая моя мамочка!

Я проснулась, и с этого сна все горе мое как рукой сняло.

Прошло три месяца, — исполнилось и второе слово моего Коли: за ним в обители Царя Небесного следом ушел к Богу и его крестный.

Много мне рассказывала дивного из своей жизни раба Божия Вера, но не все поведать можно даже и своим запискам: живы еще люди, которых может задеть мое слово... В молчании еще никто не раскаивался: помолчим на этот раз лучше!...

Пошел я провожать Веру с ее Сержиком через наш сад по направлению к монастырской больнице. Это было в день их отъезда из Оптиной. Смотрю: идет к нам навстречу один из наиболее почетных наших старцев, отец А., живущий на покое в больнице. Подошли мы под его благословение, протянул и Сержик свои ручонки...

— Благослови, — говорит, — батюшка!

А тот сам взял да низехонько, касаясь старческой своей рукой земли, и поклонился в пояс Сержику...

— Нет, — возразил старец, — ты сам сперва — благослови!

И к общему удивлению ребенок начал складывать свою ручку в именословное перстосложение и иерейским благословением благословил старца.

Что-то выйдет из этого мальчика?

Таким вопросом заканчивает Сергей Александрович Нилус свою запись 1909 года. И вот, спустя полвека, на этот вопрос судил Господь явиться ответу. Узнав, что составляется книга об Оптиной, одна истинная раба Божья прислала свидетельство своей веры и этим снова пролила свет о «невидимой» Руси нашей, находящейся под видимым игом безбожья. По своему складу души, уже покойная Наталия Владимировна Урусова была глубоко верующей, цельной и любящей натурой, настоящей христианкой; матерью сыновей мучеников. Ее повесть написана кровью.

«Господи благослови.