Стяжание Духа Святого в путях Древней Руси. Оптина Пустынь и ее время

— С тем и прогнал лгуна с глаз своих долой... Так-то, батюшка-барин, — добавил о. Нектарий, глядя на меня своим всегда смеющимся добротой и лаской взглядом — а вам чего унывать, что не афонским ладаном из уст ваших пахнет? Пред кем вы обязаны?... А знаете что? — воскликнул он, и лицо его расцветилось милой улыбкой! — Вы не поверите! Я ведь и сам едва не записался в курильщики. Было это еще в ребячестве моем, когда я дома жил сам-друг с маменькой... Нас ведь с маменькой двое только и было на свете, да еще кот жил с нами... Мы низкого звания были и притом бедные: кому нужны такие-то? Так, вот-с, не уследила как-то за мной маменька, а я возьми, да и позаимствуйся от одного-то из богатеньких сверстников табачком. А у тех табачок был без переводу, и они им охотно, бывало, угощают всех желающих. Скрутят себе вертушку, подымят, подымят, да мне в рот и сунут: “На — покури!” Ну, за ними задымишь и сам. Первый раз попробовал: голова закружилась, а все-таки понравилось. Окурок за окурком — и стал я уже привыкать к баловству этому: начал попрошайничать, а там и занимать стал в долг, надеясь как-нибудь выплатить... А чем было выплачивать-то, когда сама мать перебивалась, что называется, с хлеба на квас, да и хлеба-то не всегда вдоволь было... И вот, стала маменька за мной примечать, что от меня как будто табачком припахивает...

— Ты что это, Коля (меня в миру Николаем звали), никак курить стал поваживаться? — нет-нет, да и спросит меня матушка.

— Что вы, — говорю, — маменька? И не думаю! — а сам скорей к сторонке, будто по делу. Сошло так раз, другой, а там и попался: не успел я раз как-то тайком заемным табачком затянуться, а маменька — шасть! — тут как тут:

— Ты сейчас курил? — спрашивает.

Я опять: “Нет, маменька!”

А где там — нет? — от меня чуть не за версту разит — табачищем... Ни слова маменька тут не сказала, но таким на меня взглянула скорбным взглядом, что можно сказать, всю душу во мне перевернула. Отошла она от меня куда-то по хозяйству, а я забрался в укромный уголок и стал неутешно плакать, что огорчил маменьку, мало — огорчил, обманул и солгал вдобавок. Не могу выразить, как было-то мне больно!... Прошел день, настала ночь, мне и сон на ум нейдет: лежу в своей кроватке и все хлюпаю (орловский говор), лежу и хлюпаю... Маменька услыхала.

— Ты что это, Коля? Никак плачешь?

— Нет, маменька.

— Чего ж ты не спишь?

И с этими словами матушка встала, засветила огонюшка и подошла ко мне; и у меня все лицо от слез мокрое, и подушка мокрехонька...

И что у нас тут между нами было... И наплакались мы оба, и помирились мы, наплакавшись с родимой, хорошо помирились!

Так и кончилось баловство мое с куреньем.

Заходил проведать давно бывавший у нас друг наш, о. Нектарий.

— Что давно не видать было вас, батюшка? — встретили мы таким вопросом этого полузатворника, известного всем Оптинским монахам сосредоточенностью своей жизни.

— А я думаю, — ответил он с улыбкой, — что грешному Нектарию довольно было видеть вас и единожды в год, а я который уже раз в году у вас бываю!... Монаху — три выхода: в храм, в келию и в могилу; вот закон для монаха.

— А если дело апостольской проповеди потребует? — возразил я.

— Ну, — ответил он мне, — для этого ученые академисты существуют, а я необразованный человек низкого звания.

А между тем тот «человек низкого звания» начитанностью своей поражал не одного меня, а многих, кому только удавалось приходить с ним в соприкосновение.

Я рассказывал батюшке о небесном знамении, бывшем на Москве в начале месяца. (Ложные солнца и луна)

— Как вы на эти явления смотрите?

— Э, батюшка барин, — о. Нектарий иногда меня так называет, — как моему невежеству отвечать на такие вопросы? Мне их задавать, а вам отвечать: ведь вы сто книг прочли; а я человек темный.

— Да вы не уклоняйтесь, батюшка, от ответа, — возразил я. — В моих ста книгах, что я прочел, быть может, тьма одна, а в вашей одной монашеской, которую вы всю жизнь читаете, свету на весь мир хватит.

Отец Нектарий взглянул на меня серьезно, испытующе.

— Вам, собственно, какого от меня ответа нужно? — спросил он.

— Да такого, который бы ответил на мою душевную тревогу: таковы ли будут знамения на небе, на солнце и луне и звездах, которым, по словам Спасителя, и надлежит быть пред кончиной мира?

— Видите ли, чего захотели от моего худоумия! Нет, батюшка-барин, не моей это меры, — ответил на мой вопрос о. Нектарий, — а вот одно, по секрету, уж так и быть, я вам скажу: в прошлом месяце, — точно не упомню числа, — шел со мной от утрени отец игумен (старец Варсонофий), да и говорит мне:

— Я, о. Нектарий, страшный сон видел, такой страшный, что еще и доселе нахожусь под его впечатлением... я его потом как-нибудь расскажу, — добавил, подумав, о. игумен, пошел в свою келью.

Затем прошел шага два, повернулся ко мне и сказал:

— Ко мне антихрист приходил. Остальное расскажу после.

— Ну и что же, — перебил я о. Нектария, — что же он вам рассказал?