Стяжание Духа Святого в путях Древней Руси. Оптина Пустынь и ее время

Тут я сказала, что о. Анатолий посоветовал мне сходить в Москве к сказанному старцу митрополиту Макарию за советом. “Ну что же, сходите к нему, и все, все исполните, что батюшка о. Анатолий вам сказал и что скажет старец”, — и тут батюшка опять начал говорить о монастыре и как я должна буду там себя вести. В девятом часу вечера я ушла от батюшки. Со мной происходило что-то необычайное. То, что казалось мне таким важным до сего времени, то теперь я считала за пустяки. Я чувствовала, что-то должно совершиться помимо меня, и мне теперь незачем спрашивать о своей дальнейшей жизни. Золото, которое было на мне, жгло мне и руки, и пальцы, и уши и, придя в номер, я все поснимала с себя. Мне было стыдно самой себя. Батюшка о. Нектарий произвел на меня такое впечатление, что я готова была на всю жизнь остаться здесь около него и не возвращаться в Москву, — готова терпеть все лишения, но лишь бы быть здесь. Но сделать это сразу было невозможно. Город с его шумом, семья, которая несколько часов тому назад для меня была дорога, — все это стало теперь далеким, чужим... На третий день праздника, во вторник, по благословению о. Нектария я ездила смотреть Шамординскую женскую пустынь, находящуюся в 12 верстах от Оптиной. Познакомилась с матушкой игуменьей Валентиной. Посмотрела келию батюшки о. Амвросия. Здесь все стоит в том виде, как было при батюшке. На столе лежит пачка листков для раздачи, издания их Шамординской пустыни. Монахиня, которая все это мне показывала, сказала мне, что почитающие батюшку кладут иногда эту пачку листков к нему под подушку, потом помолятся и, вынув один листок из-под подушки, принимают его как от батюшки. Я сделала то же и вынула листок: “О. Амвросий руководитель монашествующих”. Монахиня взглянула на листок и говорит мне: “Должно быть, вы будете в монастыре?” Я отвечаю: “Не знаю, едва ли?” — “А вот увидите, что будете, — такой листок вышел”. Я не обратила на это внимания, а листочек все-таки припрятала. Все мне понравилось в Шамордине. Вернувшись в тот же день в Оптину, рассказала батюшке о своем впечатлении и сказала, что буду у старца митрополита Макария просить благословения поступить в Шамордино, чтобы и к батюшке быть ближе.

В четверг вечером, совершенно изменившаяся, как бы воскресшая духовно, я поехала домой. Тут я вспомнила разъяснение одной дамы — духовной дочери о. Анатолия, — что и в святых вратах Оптиной при выходе висит икона Воскресения Христова, — как бы знамение того, что все, побывавшие в Оптиной, выходят оттуда как бы воскресшие.

Через две недели по приезде из Оптиной я собралась идти к указанному старцу. Перед этим я молилась и говорила: “Господи, скажи мне волю Свою устами этого старца”. И вот я услышала от него то, чего и предположить не могла. Он сказал, что в Шамординской пустыни мне будет трудно, но чтобы я ехала лучше на Алтай, и я там буду нужна для миссии. Так как раньше я решила исполнить все, что он мне скажет, то я тут и ответила ему, что я согласна.

Я стала готовиться к отъезду и ликвидировать свои дела. Через две недели я была уже готова к отъезду, но старец задержал поездку, хотел дать мне попутчицу. В это время я еще раз успела побывать в дорогой Оптиной пустыни.

Батюшка о. Нектарий сильно обрадовался моему решению и перемене, происшедшей во мне, а о. Анатолий сначала даже не узнал: так переменилась я и в лице, и одежде.

О. Анатолий на мои вопросы о дурных помыслах, могущих приходить ко мне, живя в монастыре, ответил: “Помыслы — это спасение для вас, если будете сознавать, что они худы и бороться с ними и не приводить их в исполнение”.

О. Нектарий говорил: “Во всякое время, что бы вы ни делали: сидите ли, идете ли, работаете ли, читайте сердцем: “Господи, помилуй”. Живя в монастыре, вы увидите и познаете весь смысл жизни. В отношении ко всем наблюдать надо скромность и середину. Когда будут скорби и не в силах перенести их, тогда от всего сердца обратитесь к Господу, Матери Божией, святителю Николаю и своему Ангелу, имя которого носите от св. крещения, и по времени и терпении скорбь облегчится”.

На вопрос: “Можно ли не пускать в свою душу никого?” — батюшка ответил: “Чтобы никаких отношений не иметь, этого нельзя, — ибо тогда в вашей душе будет отсутствие простоты, а сказано: мир имейте и святыню со всеми, ихже кроме никтоже узрит Господа. Святыня — это простота, рассудительно являемая пред людьми. Рассуждение выше всех добродетелей. Серьезность и приветливость можно совместить, за исключением некоторых обстоятельств, которые сами в свое время объявляются и заставляют быть или серьезнее, или приветливее.

В трудные минуты, когда явно вспоминается легкая мирская жизнь, лучше почаще вспоминать имя Божие святое и просить помощи, а то, что грешно, то, следовательно, и опасно для души. Лучше хотя и мысленно стараться не возвращаться вспять.

Не всякому по неисповедимым судьбам Божиим полезно жить в миру. А кто побеждает свои наклонности, удалившись в обитель, ибо там легче спастись, тот слышит глас откровения Божия: “Побеждающему дам сесть на престоле Моем”.