Стяжатели

— Вот и прекрасно! Выполнишь — получишь продвижение по службе. В скором времени мы будем менять зама в вашем управлении, так что у тебя есть прекрасная перспектива!

Все эти воспоминания и рассуждения мелькали в голове Германа Львовича, когда, сдав Самохвалова в больницу, он позвонил Ивану Ивановичу, объяснил суть происшествия, и сразу услышал грозное приказание:

— Немедленно ко мне!

В Елани, на площади Согласия, Герман Львович расстался с двумя сопровождавшими и вскоре остановился у главного подъезда старинного особняка, где размещалась губернская администрация. Герман Львович торопливо пробежал мимо дежурного милиционера, поднялся на третий этаж и постучал в высокую дверь знакомого кабинета. Хотя на стук никто не ответил, но Шастин и не ожидал приглашения; сек- ретарь Кузьмичёва наверняка отправилась домой, а ее хозяин, конечно же, не будет дежурить у двери приемной. Миновав «предбанник» и слегка стукнув в дверь, Шастин заглянул в кабинет Кузьмичёва, тот поманил:

— Заходи, не торчи под дверью.

Герман Львович положил на стол целлофановый пакет и папку с бумагами.

— Что это? — спросил Кузьмичёв и отодвинулся от предметов, будто они были радиоактивными.

— В пакете пятьдесят тонн баксов от нашего друга, а в папке протокол его задержания.

— Ну и зачем ты мне это приволок?!

— Не домой же к себе везти, и не в прокуратуру, где сразу за это ухватятся!

— Поменьше. — Кузьмичёв показал на собственный язык и потрепал им: мол, не болтай лишнего. — Что с нашим другом приключилось?

— Слабаком оказался. Сознание в машине потерял. Сердечный приступ.

— Откачали?

— Больница близко была. Врач сказал, что вовремя привезли.

— Как немного оклемается, продолжай с ним работу по полной программе. Теперь ему и деваться некуда, когда жизнь была на волоске, а за жизнь ведь каждая букашка цепляется! А сейчас езжай домой и отоспись хорошенько, а то у тебя глаза, как у рака вареного! — по–отечески сказал Кузьмичёв и подал руку Герману Львовичу. Когда тот повернулся, чтобы уйти, остановил: — Погоди! А это кому? — И указал на пакет и папку. — Как принес, так и забирай. Мне такого богатства не надо. Верни его нашему другу, если, конечно, будет хорошо вести себя. Пригодится на лечение.

* * *

Самохвалов по–настоящему пришел в себя лишь под утро. Только тогда понял, что находится в больничной палате, что лежит на высокой кровати, и к носу тянутся две красные трубки, а на левой руке изогнулась такая же трубка от капельницы. Он в какой–то момент даже засмотрелся на бесконечный водопад капель, вытянувшихся почти в струйку, а о боли в груди вспомнил только тогда, когда слегка шевелился, меняя положение. Почему–то именно в этот момент захотелось узнать, как он попал сюда, знает ли об этом Оля? Чем больше было вопросов, тем меньше оставалось сил, чтобы позвать кого–нибудь, спросить обо всем, что в эти минуты волновало, но не оказалось рядом такого человека, и незаметно он опять впал в забытье… Открыл глаза, когда за окном вполне рассвело, а в углу окна сверкало солнце. Трубок в носу уже не было, но игла капельницы, прихваченная пластырем, по–прежнему висела на руке. Но не это удивило или обрадовало, а фигура женщины в халате салатного цвета, вполоборота повернутая к стеклянному столику. Не видя лица женщины, он заметил, как она ловко что–то перекладывала на столике, мелькая розовыми пальчиками, при этом совсем не обращая на него внимания.

— Вы кто? — спросил Самохвалов и не узнал своего голоса, показавшимся до неузнаваемости слабым и сиплым.

— Проснулись, Антон Тимофеевич?! — повернулась женщина. — Я — дежурная медсестра.

— Где я? Что со мной?

— Вы в 1‑й княжской больнице. Ничего страшного с вами не случилось. Небольшой сердечный приступ на фоне накопившейся усталости.

— Дома знают?

— Да. Вечером приходила ваша супруга, но будить вас не стали.

Лишь по истечению пятых суток его перевели из реанимации в палату, где началась новая жизнь, и он начал постоянно встречаться с Ольгой Сергеевной, у которой теперь была в распоряжении служебная машина мужа. А главное — увидел пришедшую навестить Ладу. Собиралась она к нему, правда, без особенного энтузиазма, хотя и не настраивала себя ни на что плохое. Отца действительно хотелось увидеть, сказать теплые слова, помочь своим присутствием. Ведь она еще сама не до конца выздоровела, не могла резко повернуться, да и походка далека от прежней: почему–то, как ни старалась держаться прямо, а всё равно пока ходила одним плечом вперед, отчего вид ее, особенно издали, казался угрожающим.

И все–таки сегодня Лада стала иная. И произошло это полчаса назад, когда она побывала у гинеколога и врач подтвердила ее догадки, сказав, что она беременна, даже примерный срок назвала: четыре–пять недель. И от ее слов, оттого, что догадки превратились в реальность, оттого, что она скоро станет матерью, Лада забыла о собственных болячках.