Что до Ханса Хольмера, то он в момент убийства Улофа Пальме находился в доме своего друга, издателя Эббе Карлссона. Он временно поселился там в связи с разводом, а потом нашел себе новую квартиру. Однако Эббе по-прежнему участвовал тогда в расследовании как неизменный компаньон Хольмера, всегда готовый помочь советом и делом, если бы Ханс об этом попросил, – а иногда и без всяких просьб Хольмера. Так Эббе попал на первую встречу Ханса с премьер-министром Ингваром Карлссоном и в комнату Пальме, где хранились материалы расследования.
Многие, вероятно, полагали, что, после того как провалилась «Операция Альфа», не дав в руки Хольмеру никаких улик, на Рабочую партию Курдистана махнут рукой. Однако Хольмер и Эббе не расставались с убеждением, что РПК – лучший ответ на загадку гибели премьера. Не совсем понятно, верили ли они в то, что кто-то из Рабочей партии и впрямь виновен, или в то, что такой ответ политически необходим. Хольмер и Карлссон долго играли для Пальме и социал-демократов роль людей, которые решают проблемы. И если бы они сумели разобраться с убийством самого Пальме, все остались бы довольны. Кроме того, Эббе, возможно, тоже рассчитывал стать Шведом года, как Хольмер, – если найдет подходящего виновного.
1 июня в СМИ произошел настоящий взрыв. Газета
На вопрос, зачем он обозначил миссию ЮАР как получателя товара, Ёстлинг ответил: «Ну, что-то же надо было написать». В действительности контрабандным оборудованием пользовался Эббе Карлссон, чтобы прослушивать Рабочую партию Курдистана. Скандал ширился день ото дня. Все партии в шведском парламенте, кроме социал-демократической, выразили недоверие Анне-Грете Лейон. 7 июня 1988 года она вышла в отставку.
Новый поворот делу задала статья журналистки Сесилии Хаген в
А в расследовании дела Пальме опять началась полнейшая путаница.
Сомнения
Стигу и Эве удалось ненадолго расслабиться после известия, что полиция подозревает Виктора Гуннарссона в соучастии в убийстве. Они не работали в рождественские и новогодние дни, гуляли и проводили время в беседах за кухонным столом с бутылкой вина. Когда в новом году полиция неожиданно отказалась от каких бы то ни было подозрений в адрес Гуннарссона, это стало неприятным сюрпризом: значит, расследование опять пошло в ином направлении.
Стига мучила мысль: что, если он совершил самую обычную для журналиста ошибку, сложил обрывки сведений в цельную картину, заполнив пробелы собственными фантазиями? Возможно, он слишком увлекся тем, что знал еще до убийства о правых экстремистах, и, как любой другой человек, стал воспринимать информацию полицейских через готовый трафарет. Он построил гипотезу на том, что исходило от самой полиции, и вернул ее полицейским, которые посчитали, что имеют дело с чем-то совершенно новым. Такое иногда случается, и досужая болтовня воспринимается всеми как серьезное доказательство вины.
Насколько объективным мог считать себя Стиг, долго занимавшийся отслеживанием деятельности ультраправых и сразу допустивший, что Улофа Пальме убил кто-то из их кругов? Что если сравнить себя с Ёльвебро, опытным полицейским, непредвзято рассмотревшим все улики и сделавшим на их основании вывод о стрелке-одиночке? Стигу следовало попытаться проверить гипотезу, которую полиция теперь считала наиболее достоверной.
К лету Эва убедила его снять сельский домик. Однажды поздним июньским вечером, когда скандинавское небо все еще оставалось светлым, они сидели и болтали за бокалом вина. Впервые Стиг поделился с Эвой мыслями, как могли развиваться события, если считать убийцу одиночкой. Эва помогала ему продумать картину.