Стигмалион

Он посмотрел с таким укором, что мне стало стыдно. Но эти мысли не покидали меня с того самого дня, когда он проиграл дело. Мой отец – и проиграл дело! Да с ним такого лет десять точно не случалось…

– Я на твоей стороне, Долорес, – ответил он хрипло и не глядя на меня. – И других сторон, кроме твоей, для меня не существует.

В полном молчании мы дошли до машины, отец сел за руль.

– Не могу отделаться от мысли, что все эти испытания даны нам нарочно, чтобы мы потом ценили каждую минуту, проведенную вместе, – покачала головой я.

Папа ничего не ответил. Просто смотрел перед собой с каменным лицом. Потом откашлялся и сказал:

– Я говорил с Райли. Тот разделяет мое мнение, что в тюрьме должны сидеть головорезы, а не, господи боже, влюбленные мальчишки. Райли тоже надеется, что Вильям выйдет после апелляционного. А ты пока займись учебой, хорошо? И не грусти. И одевайся теплее на этих своих демонстрациях.

– Ладно…

– Мама сказала, что ты собираешься завести котенка? – спросил отец после задумчивой паузы.

– Да… Заберу на следующей неделе у заводчика.

– Хорошая идея. Малыш не даст тебе раскиснуть. Сколько ему будет?

– Почти три месяца.

– Такой большой!

– Да, его не отдадут раньше, чем сделают все прививки.

– Молоко он уже пить не будет?

– Нет, – кивнула я, испытывая какое-то странное смущение, обсуждая с отцом «малыша», его прививки и молоко.

– Если нужна будет няня, звони.

– Пап, мы точно обсуждаем котенка?

– Ну да… Вы же с Вильямом предохранялись?

– Пап!

– Нет?!

– Да! Но я не буду обсуждать это с тобой. Боже, от этой семьи реально хоть что-то сохранить в секрете? – воскликнула я, не в силах поверить, что все семейство в курсе, насколько далеко у нас с Вильямом все зашло…

– Даже не надейся, – рассмеялся отец. – Кстати, чтобы ты знала: бабушка уже придумывает имя для твоего «скандинавского пупсика».

– Она не в себе, честное слово!

– Ты представить себе не можешь, насколько, – заметил папа, пока я сидела и смотрела в окно, едва дыша от смущения.

За окном проносились зеленые рощи и луга с пасущимися овцами, напоминавшими гигантский попкорн, который рассыпал великан.

Великан, который ест попкорн и наблюдает сверху.

Кто знает, может, за мной и в самом деле наблюдают. Приглядывают. Придумывают мне судьбу. Наказывают за сомнения, забирая того, кого я люблю…

* * *

Скептицизм отца не остановил меня. Дома я разыскала сайт тюрьмы Кастелри и на странице «Контакты» обнаружила адрес электронной почты самого начальника. Не знаю, что придало мне смелости – отчаяние, злость или вера в то, что даже у начальников тюрем может быть отзывчивое сердце, – но я не постеснялась написать ему письмо, где попросила о встрече с Вильямом. Я вложила в это письмо всю душу и спросила, не найдется ли у них комнаты, где двум больным людям не пришлось бы рисковать жизнью, прикладывая к ушам тюремные телефонные трубки. Я пообещала, что всегда буду помнить о его доброте и обязательно расскажу о ней в своем блоге. И что если я когда-нибудь напишу о своей жизни роман, то обязательно пришлю ему подписанный экземпляр… Наивно и по-детски эмоционально? Возможно. Но у меня не было ничего, кроме этой наивности и эмоциональности…

Не будучи уверенной в том, что этот мистер Райли вообще проверяет почту, я все-таки нажала «отправить». Надеюсь, когда оно долетит до адресата, тот хотя бы прочитает его дальше слова «Здравствуйте».

41 Просите – и дано вам будет

Если ты знаешь, за что бороться, то нужное оружие – только вопрос времени. Во вторник, четырнадцатого февраля, у здания суда собралось столько человек, сколько я не ожидала увидеть даже во сне. Друзья Вильяма, мои друзья, какая-то незнакомая молодежь и даже журналисты телеканалов с фотографами.

Айви привела целую ораву девушек-фотомоделей, одетых в окровавленные майки с надписями «Мне бы парня, как он» и «Хочу быть отомщенной». На их лицах были весьма правдоподобно нарисованы синяки и кровоподтеки.

– Надеюсь, ты не против, подруга, – сказала мне Айви, отхлебывая кофе из большого стакана. – СМИ любят всякие такие штучки.

– Если все эти разукрашенные феи помогут вытащить его, то я только за.

– Помогут, вот увидишь. Правда должна кричать и вопить, тихую никто не услышит, – добавила она, удовлетворенно оглядывая толпу своих девиц.

– Надо было сделать все это перед судом, – вздохнула я, натягивая капюшон на голову.

– Если честно, приговор был очень неожиданным. Я до последнего надеялась, что мы все уйдем оттуда и устроим большую вечеринку.

Я смотрела, как Айви поправляет макияж на лицах девушек и перебрасывается с ними шутками, потом увлекла ее в сторону и, понизив голос, спросила о том, что не давало мне покоя со дня суда:

– Айви, ты была беременна? Я не знала…

– Никто не знал, кроме нас двоих, но в ту минуту я решила, что об этом стоит сказать.

– Мне очень жаль, что так вышло, – сказала я совершенно искренне.

Айви всмотрелась в мое лицо, потом положила руки мне на плечи и ответила: