Стигмата

        Она наклонилась, подцепив обрывок ткани двумя пальцами. Это был флаг — когда-то был флаг, подумала она: теперь от него остался только грязный, испачканный обрывок. Не было зелёной полосы — только оборванные нитки снизу; не было и львиной головы сбоку полотна.

        Остался только красный.

        Цвет крови.

        Эмилия ван Хаутен развернула обрывок и повязала его себе на плечо.

***

        Дым струился по каменному каньону улицы Кьяроччини.

        Габриэле Зеро стоял на гребне баррикады, разделившей улицу напополам, и смотрел на поле боя, расстилавшееся перед ним. Мостовая и тротуар на подступах к баррикаде были изрыты отверстиями от попаданий пуль; то тут, то там зеркальная поверхность улицы потемнела от разрывов гранат и самодельных бомб. Выгоревший дотла остов автолайнера перегораживал улицу неподалеку от баррикады, изрешечённый пулями; кто-то прицепил на него крошечный красно-зелёный вымпел, дрожавший на ветру. Ступени Музея искусств напротив усеивали капсюли от пуль, брошенные прозрачные витражи щитов, обломки камней — всё, что осталось от сплошного заслона карабинеров, ещё недавно перегораживавшего улицу.

        Они ринулись в атаку первыми. И они побежали, когда отсюда, с бетонных утёсов баррикад, раздались первые, нерешительные ещё выстрелы.

        Побежали, чтобы вернуться.

        Зеро глубоко вдохнул. Его руки, сжавшиеся в кулаки, дрожали; слишком жива была в памяти та ночь. Слишком живо было в памяти то чувство ужаса и отчаяния, когда полицейский спецназ, в доспехах и под прикрытием шквального огня карабинеров, прорвался внутрь, за баррикады, и до Пьяццале Мемориале. Для рефлексного бронекостюма бетонная стена не была преградой. Слишком хорошо он помнил доклады, сыплющиеся на него со всех сторон: про бронетранспортеры, снёсшие баррикады на Пьяццале Серениссима; про гравивинтовки, стрелявшие на Кьяроччини, Спадария и Форнакьяри; про Музей Республики, где спецназ убивал всех без разбору, стреляя сквозь стены.

        Слишком хорошо он помнил, как близко они подошли к пропасти.

- Он точно придёт? - спросила Флавия Готтарди, кутаясь в меховое пальто. Зеро обернулся к ней: глава Национальной республиканской партии нахмурилась, глядя на него из-под сдвинутых бровей. Под её голубыми глазами залегли тени; растрёпанные волосы ничуть не напоминали её всегдашнюю сложную причёску. На рукаве мехового пальто, потемневшего от пыли и копоти, был повязан алый платок.

        Точно такой же, как на рукаве у Зеро.

        Как и у них всех.

- Придёт. - ответил ей Зеро. - У него больше нет выбора.

- И где я слышала это раньше? - фыркнула Готтарди. - Тебе не кажется, Зеро, что мы сейчас смотримся, как неподвижные мишени?

- Я был очень убедителен. - сказал Зеро. Готтарди фыркнула снова; в её голосе больше не было ни следа злобы. Только усталость, невероятная усталость.

        Все они устали.

- Да уж. - сказала она. - Тебе это удаётся.

        Зеро кивнул и отвернулся от Готтарди — назад, к улице, простиравшейся за баррикадами. К людям, ожидавшим там.

        Флаги поднимались над головами, одетыми в каски и шлемы. Руки сжимали тактические ружья, винтовки и щиты — добытые из личных сейфов в попрание всех законов, отбитые у полицейских на улицах. Сотни глаз, устремлённые на него. Взгляды, тяжёлые от гнева, злобы и отчаяния. Алые повязки, платки и тряпки на рукавах, как пятна крови.

        Зеро смотрел на них, чувствуя, как по спине бегут мурашки, а холодный страх сковывает изнутри. Холодный ветер дул с моря, развевая флаги — оборванные, испачканные, окровавленные. Кое-где зелёное полотно потемнело, став практически чёрным.

        Он почувствовал, что его ораторский дар впервые оставил его.

        Он стоял на гребне плотины, сдерживавшей потоп. Потоп, который грозил вырваться наружу в любую секунду и смести и его, и Флавию Готтарди, и Микеле Карминетти с Габией Валькарегги, и Радована Берлиньери, и всю Марцию, разрушив всё до основания. Разрушив так, как не удавалось даже соломанским захватчикам двести лет тому назад, во время Великой войны.

        Зеро отступил назад. И отвернулся, затылком ощущая тяжёлое дыхание толпы позади.

        Немного. Ещё немного.

        И этот кошмар закончится.

        Дым всё никак не желал отступить, явив ему президентский кортеж Берлиньери. О, Зеро знал, как он будет встречать низвёргнутого президента — там, внизу, у подножия баррикад, среди стреляных капсюлей и каменной пыли. Здесь, на баррикадах, оставались только надёжные люди — активисты его Фронта национального спасения и «Союза вольных сил» Карминетти, на выдержку которых можно было положиться. Последнее, что сейчас нужно было им всем, это мёртвый президент. Даже бывший  президент.

        И, конечно же, его свидетель. Зеро обернулся, бросив взгляд в ту сторону, где у края баррикады стояла госпожа Гайдученко, Черезвычайный и полномочный посол Федерации вольных миров. Её окружала четвёрка телохранителей в серых бронекостюмах. Госпожа посол повернула голову к нему; на её лице появилась вежливая улыбка.