Стихи 1930 — 1937

Юношу Гете манившее лоно, —

Пусть я в ответе, но не в убытке:

Есть многодонная жизнь вне закона.

Июнь 1935. Воронеж.

* * *

Бежит волна — волной волне хребет ломая,

Кидаясь на луну в невольничьей тоске,

И янычарская пучина молодая,

Неусыпленная столица волновая,

Кривеет, мечется и роет ров в песке.

А через воздух сумрачно-хлопчатый

Неначатой стены мерещатся зубцы,

И с пенных лестниц падают солдаты

Султанов мнительных — разбрызганы, разъяты —

И яд разносят хладные скопцы.

Июль 1935. Воронеж.

* * *

Исполню дымчатый обряд:

В опале предо мной лежат

Морского лета земляники —

Двуискренние сердолики

И муравьиный брат — агат.

Но мне милей простой солдат

Морской пучины — серый, дикий,

Которому никто не рад.

Июль 1935. Воронеж.

* * *

Из-за домов, из-за лесов,

Длинней товарных поездов,

Гуди, помощник и моих трудов,

Садко заводов и садов.

Гуди, старик, дыши сладко.

Как новгородский гость Садко,

Под синим морем глубоко,

Гуди протяжно вглубь веков,

Гудок советских городов.

6–9 декабря 1936. Воронеж

РОЖДЕНИЕ УЛЫБКИ

Когда заулыбается дитя

С развилинкой и горести и сласти,

Концы его улыбки, не шутя,

Уходят в океанское безвластье.

Ему невыразимо хорошо,

Углами губ оно играет в славе —

И радужный уже строчится шов

Для бесконечного познанья яви.

На лапы из воды поднялся материк —

Улитки рта наплыв и приближенье, —

И бьет в глаза один атлантов миг:

Явленья явного в число чудес вселенья.

И цвет и вкус пространство потеряло.

Хребтом и аркою поднялся материк,

Улитка выползла, улыбка просияла,

Как два конца их радуга связала

И в оба глаза бьет атлантов миг.

9 — 11 декабря 1936 — 11 января 1937. Воронеж

* * *

Не у меня, не у тебя — у них

Вся сила окончаний родовых:

Их воздухом поющ тростник и скважист,

И с благодарностью улитки губ людских

Потянут на себя их дышащую тяжесть.

Нет имени у них. Войди в их хрящ —

И будешь ты наследником их княжеств.

И для людей, для их сердец живых,

Блуждая в их развилинах, извивах,

Изобразишь и наслажденья их,

И то, что мучит их, — в приливах и отливах.

9 — 27 декабря 1936. Воронеж

* * *

Нынче день какой-то желторотый —

Не могу его понять —

И глядят приморские ворота

В якорях, в туманах на меня…

Тихий, тихий по воде линялой

Ход военных кораблей,

И каналов узкие пеналы

Подо льдом еще черней.

9 — 28 декабря 1936. Воронеж

* * *

Детский рот жует свою мякину,

Улыбается, жуя,

Словно щеголь, голову закину

И щегла увижу я.

Хвостик лодкой, перья черно-желты,

И нагрудник красным шит,

Черно-желтый, до чего щегол ты,

До чего ты щегловит!

1936. Воронеж.

«Детский рот жует свою мякину…» [Вариант]

Детский рот жует свою мякину,

Улыбается, жуя,

Словно щеголь, голову закину,

И щегла увижу я —

Он распрыгался черничной дробью,

Мечет бусинками глаз —

Я откликнусь моему подобью, —

Жить щеглу: вот мой указ!

1936.

* * *

Мой щегол, я голову закину —

Поглядим на мир вдвоем:

Зимний день, колючий, как мякина,

Так ли жестк в зрачке твоем?

Хвостик лодкой, перья черно-желты,

Ниже клюва в краску влит,

Сознаешь ли — до чего щегол ты,

До чего ты щегловит?

Что за воздух у него в надлобье —

Черн и красен, желт и бел!

В обе стороны он в оба смотрит — в обе! —

Не посмотрит — улетел!

Декабрь 1936. Воронеж

* * *

Когда щегол в воздушной сдобе

Вдруг затрясется, сердцевит, —

Ученый плащик перчит злоба,

А чепчик — черным красовит.

Клевещет жердочка и планка,

Клевещет клетка сотней спиц,

И все на свете наизнанку,

И есть лесная Саламанка

Для непослушных умных птиц!

Декабрь 1936. Воронеж

* * *

Внутри горы бездействует кумир

В покоях бережных, безбрежных и хранимых,

А с шеи каплет ожерелий жир,

Оберегая сна приливы и отливы.

Когда он мальчик был и с ним играл павлин,

Его индийской радугой кормили,

Давали молока из розоватых глин

И не жалели кошенили.

Кость усыпленная завязана узлом,

Очеловечены колени, руки, плечи,

Он улыбается своим широким ртом,

Он мыслит костию и чувствует челом

И вспомнить силится свой облик человечий.

Декабрь 1936. Воронеж

[Вариант]

Внутри горы бездействует кумир

С улыбкою дитяти в черных сливах

И с шеи каплет ожерелий жир,

Оберегая сна приливы и отливы,

Когда он мальчик был и с ним играл павлин,

Его индийской радугой кормили,

Давали молока из розоватых глин

И не жалели кошенили.

И странно скрещенный — завязанный узлом

Стыда и нежности, бесчувствия и кости,

Он улыбается своим широким ртом

И начинает жить, когда приходят гости.

1936. Воронеж

* * *

Пластинкой тоненькой жиллета

Легко щетину спячки снять:

Полуукраинское лето

Давай с тобою вспоминать.

Вы, именитые вершины,

Дубов косматых именины, —

Честь рюисдалевых картин, —

А на почин лишь куст один

В янтарь и мясо красных глин.

Земля бежит наверх. Приятно

Глядеть на чистые пласты

И быть хозяином объятной

Семипалатной простоты.

Его холмы к далекой цели

Стогами легкими летели,

Его дорог степной бульвар

Как цепь шатров в тенистый жар!

И на пожар рванулась ива,

А тополь встал самолюбиво…

Над желтым лагерем жнивья

Морозных дымов колея.