Очень тревожит Ваше здоровье. Не надо падать, особенно без причины. Пьеса подождет, а Вы выздоравливайте. У меня ничего нового. Довольно много знакомых. Не то, чтобы от общения, но просто не работается. Лежит начатая статья о «Грибоедове» Лебедева, никак не могу ее двинуть. Стихов тоже мало. (Все же есть, и все печальные.)
Пьесой как будто заинтересовались в журнале «Театр». Но все зависит от главного редактора Салынского, который ее еще не читал.
Жду выхода «Залива». Сплошное ожидание.
Потянуло в Москву. Есть какие-то дела, вроде новых придирок к «Книге о рифме». Но это повод. Тянет к друзьям, которых становится все меньше.
Пробовал написать письмо Часовым. Ничего не получается. Писать о нашей жизни не стоит, они ее знают. А их жизнь как-то по-настоящему не интересует. Знаю, что они живы-здоровы. Этого достаточно.
В сентябре надеюсь быть в Москве. Но Вы, если будет возможность, о пьесе мне все же напишите.
И, главное, не болейте.
Ваш Д.С.
1 Пометка Л.К.: получено 22.8.81.
85. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову
24 августа 1981
24/VIII 81
Дорогой Давид Самойлович!
Ну вот, я прочла Вашу пьесу1. Сначала долго не могла сообразить, какова у всей этой восхитительной феерии «сверхзадача». Потом поняла. И, разумеется, ей не сочувствую.
Думаю также, что читатель и зритель не поймет, в кого Вы метите (хотя бы потому, что его сочинений не читает), и несколько удивится столь запоздалому — и привычному! — разоблачению дурака Николая II. Конечно, Ведомство Правды при любом несправедливом строе — затея глупая. А когорта неподкупных — члены которой иногда даже не знают ничего друг о друге — существует, существовала всегда, и Клопов, при всей его наивности, человек, достойный уважения, ибо делает добро. И когда, при последних фразах пьесы, затея его рушится — мне жаль.
Написана пьеса прекрасно, характеры очерчены ярко: Митя, поручик, Тыкин, дамы, филеры, дворник. Речь всюду богатая, выразительная. Но я старше Вас на 15 лет, и потому дореволюционное словоупотребление помню, а Вы знаете его только из книг и допускаете некоторые невозможности. Так, например, слово «переживать» не употреблялось так, как употребляет его m-me Алевтина; переживать можно было и горе и радость; оно употреблялось всегда с дополнением («я пережил потрясение, счастье, смерть отца»); это только теперь «она так переживает» значит: расстраивается, волнуется, огорчается: «Она переживает, что сын ее провалился»; «как? Ваша жена еще переживает?» и т. д. Это современное мещанское выражение — уже повсеместное — а не тогдашнее. (У Вас см. стр. 8 и 46); было: «это человек обязательный», в том смысле, что положиться можно — а вместо теперешнего «обязательно» было непременно (у Вас см. стр. 27 и 49); не говорили: «С этим делом мы разберемся» (это уж совсем недавно!), но «В этом деле мы разберемся» (см. стр. 6); не говорили «пошли!», но пойдем! (стр. 47); не говорили «представляете» без «себе», если без — то «Вообразите» (стр. 15); не говорили «к примеру», но только «например» (см. стр. 8, 22, 47, 51).
Тут можете мне поверить на слово. Два раза меня резанули — в смысле современности — ремарки — ну, конечно, ремарки имеют право быть современными, это не реплики тогдашних героев, но Ваши. А все-таки я их помечу. Слово «гардероб» (стр. 19) не значило тогда шкаф для платья (он назывался «платяной шкаф» или «зеркальный шкаф»), а гардероб — это и было самое платье, т. е. вся ваша одежка в совокупности: «мой гардероб весьма скуден, убог или богат». Кроме того, слово «забрать» (стр. 13) означало отнять, отобрать насильно или арестовать: «его забрали». А сейчас стали говорить: «я забрал свою шапку» вместо «взял». Но тут уж, конечно, — речь автора.
Надо бы проверить, когда знакомили людей друг с другом, начинали ли с фамилии «Клопов, Данил Данилыч», или наоборот: с имени и отчества, а фамилия потом? Этого я не помню. Это сейчас бюрократически культивируется. (См. адреса на конвертах, перечисление имен на собраниях и пр.)
Опечаток множество. Укажу только главные. В слове «именинница следует» писать два н во втором случае, а не в первом (см. стр. 7, 10, 12), на стр. 62 напечатано Путь вместо Пусть; изобилие опечаток в знаках. Ну, да Вы будете пьесу еще вычитывать десятки раз, я понимаю.
Читать мне было интересно, и я часто смеялась. Думаю, и зрители встретят пьесу хорошо.
Очень жду Ваших стихов.