Стихи

5. IX. Черт знает что за жизнь стала у меня дома! Мне, наконец, пятнадцать лет, мне тесно! Мои родители пропитаны страхом ко всему. Мелочи душат меня. Не катайся на велосипеде — ты попадешь под трамвай, не ходи по лесу— тебя убьют разбойники, не брейся в парикмахерской — ты заразишься, и так во всем. Все это делает жизнь невыносимой. Мне запрещают заниматься философией, т. к. слишком рано. А я желаю знать больше, чем другие. Бесконечные нравоучения о морали выводят меня из себя. Я становлюсь угрюмым, отвечаю резко. (Вообще в последнее время я стал мало смеяться). Начинается пиление и разговоры о том, что я невыносим, суров и что веду себя дома как квартирант. Но я не могу — мелочи угнетают меня. Мне не дают ничего делать самому, а потом упрекают за несамостоятельность. Я стараюсь быть поменьше дома и за это опять упреки. Меня не понимают. И, главное, эти невыносимые рассуждения. Они хороши один раз, но каждый день это чертовски неприятно. Я не восьмилетний ребенок. Кроме того, противны и уверения в том, что я живу лучше всех. Я не спорю — жизнь моя хороша, но к чему попрекать этим. Как только я явлюсь из школы, сейчас же следует надоедливый допрос: кто вызывал? что завтракали? Я ужасно не люблю отвечать на эти вопросы. Я ничего не скрываю, но говорю сам.

Мне ничего не нужно. Для того, чтобы я стал хорошим сыном, нужно немножко оставить меня в покое.

Чрезмерная заботливость так же вредна, как безнадзорность.

6. IX.

Два друга у меня, с которыми делю я
Волнения и страсти жизненной игры.
Совместно радуясь и вместе негодуя,
Справляем юности безумные пиры.
Один из нас отбросил пылкие мечтанья,
Туманной тени грез его не ищет ум.
Опора наша в нем, в его самобладаньи,
В суровой глубине его правдивых дум.
Другой мой лучший друг безумец и мечтатель,
Прелестных глаз и чудных губок обожатель,
Он юность размышленью посвятил.
Ему дороже всяких развлечений
Святые недра увлекательных учений
О всех системах неизведанных светил.
Я третий. Фантазер, гордец честолюбивый,
Неведомый певец непризнанных стихов,
Всегда влюбленный и слезливый,
Для радостных минут отдать себя готов.

Виденья светлых муз одна моя отрада,
Созвучия стихов я рад всегда впивать.
За песни, за мои мне взор любви награда,
За звуки нежных слов готов я обожать.

(…)

8. IX. Я, кажется, влюблен. Впрочем, это совсем и не кажется. Я влюблен, влюблен прочно и мучительно. Это случается у меня часто и продолжается, как правило, недолго, но на сей раз я чувствую, что это прочно. (…)

Говорят, что моя любовь не очень красива, по-моему, она прекрасна. У нее чудные черные глаза, темная коса, овальное чистое лицо… ее трудно описать. Она умна и привлекательна. В первый день, когда я пришел в школу, я решил: “Это она!” (…)

Кстати, ее имя Наташа Черкез (отныне в дневнике NN).

(…)

19. IX. Вчера, гуляя с Жоркой и Зигелем, встретил Р.К… Когда увидел ее, сердце сжалось невольно и забилось. Она похорошела, но сверх ожидания не вызвала во мне былых чувств, хотя летом я писал ей и получал от нее письма. Хотя Р.К., говоря объективно, девочка незаурядная в смысле таланта (она имеет чудный голос и слух) и, несмотря на среду, из которой она происходит, с довольно высокими запросами (за это именно я и полюбил ее), все же NN более серьезная и глубокая натура (быть может, даже и талантливая).

Теперь я окончательно убедился, что люблю ее.

(…) Сегодня я отослал написанное мной вчера послание. Сначала опасался, что она не примет, но она приняла и даже ответила.

Ответ следующий: “Дези, я не смеюсь! Я многое могла бы тебе сказать, но зачем это теперь. Скажу кратко: не люблю еще, но, возможно, полюблю. Напрасно ты сказал мне, что любишь: теперь не может быть по-старому. Я могу постараться забыть об этом, но ты, ты сможешь ли?!” (…)

Не знаю, хорош ответ или нет. Слова “еще не люблю” обещают многое…