Наконец я познал свободу.Все равно, какую погодуЗа окном предвещает ночь.Дом по крышу снегом укутан.И каким-то новым уютомОвевает его метель.Спят все чада мои и други.Где-то спят лесные пичуги.Красногорские рощи спят.Анна спит. Ее сновиденьяТак ясны, что слышится пеньеИ разумный их разговор.Молодой поэт УлялюмовСел писать. Потом, передумав,Тоже спит — ладонь под щекой.Словом, спят все шумы и звуки,Губы, головы, щеки, руки,Облака, сады и снега.Спят камины, соборы, псальмы,Спят шандалы, как написал быЗамечательный лирик Н.Спят все чада мои и други.Хорошо, что юные вьюгиК нам летят из дальней округи,Как стеклянные бубенцы.Было, видно, около часа.Кто-то вдруг ко мне постучался.Незнакомец стоял в дверях.Он вошел, похож на Алеко.Где-то этого человекаЯ встречал. А может быть — нет.Я услышал: всхлипнула тройкаБубенцами. Звякнула бойкоИ опять унеслась в снега.Я сказал: — Прошу! Ради бога!Не трудна ли была дорога?—Он ответил: — Ах, пустяки!И не надо думать о чуде.Ведь напрасно делятся людиНа усопших и на живых.Мне забавно времен смешенье.Ведь любое наше свершеньеНезависимо от времен.Я ответил: — Может, вы правы,Но сильнее нету отравы,Чем привязанность к бытию.Мы уже дошли до буколик,Ибо путь наш был слишком горек,И ужасен с временем спор.Но есть дней и садов здоровье,И поэтому я с любовьюРазмышляю о том, что есть.Ничего не прошу у века,Кроме звания человека,А бессмертье и так дано.Если речь идет лишь об этом,То не стоило быть поэтом.Жаль, что это мне суждено.Он ответил: — Да, хорошо вамЖить при этом мненье готовом,Не познав сумы и тюрьмы.Неужели возврат к истокамМожет стать последним итогомИ поить сердца и умы?Не напрасно ли мы возносимСилу песен, мудрость ремесел,Старых празднеств брагу и сыть?Я не ведаю, как нам быть.Длилась ночь, пока мы молчали.Наконец вдали прокричалиПредрассветные петухи.Гость мой спал, утопая в кресле.Спали степи, разъезды, рельсы,Дымы, улицы и дома.Улялюмов на жестком ложеПрошептал, терзаясь: — О боже!И добавил: — Ах, пустяки!Наконец сновиденья АнныЗадремали, стали туманны,Растеклись по глади реки.