Стихи

Перевод Валентина Дмитриева

Корабль

Мы мирно курс ведем под звездными огнями,
И месяц срезанный плывет над кораблем,
Нагроможденье рей с крутыми парусами
Так четко в зеркале отражено морском!

Ночь вдохновенная, спокойно холодея,
Горит среди пространств, отражена в волне,
И тихо кружится созвездие Персея
С Большой Медведицей в холодной вышине.

А снасти четкие, от фока до бизани,
От носа до кормы, где светит огонек,
Доныне бывшие сплетеньем строгой ткани,
Вдруг превращаются в запутанный клубок.

Но каждый их порыв передается дрожью
Громаде корабля, стремящейся вперед;
Упругая волна, ложась к его подножью,
В широкие моря все паруса несет.

Ночь в чистоте своей еще просторней стала,
Далекий след кормы, змеясь, бежит во тьму,
И слышит человек, стоящий у штурвала,
Как весь корабль, дрожа, покорствует ему.

Он сам качается над смертью и над бездной,
Он дружит с прихотью и ветра и светил;
Их подчинив давно своей руке железной,
Он словно и простор и вечность покорил.

Перевод Вс. Рождественского

Из книги «Вся Фландрия» (1904–1911)

Кровля вдали

О, дом, затерянный в глуши седой зимы,
Среди морских ветров, и фландрских дюн, и тьмы!

Едва горит, чадя, светильня лампы медной,
И холод ноября и ночь в лачуге бедной,

Глухими ставнями закрыт провал окна,
И тенью от сетей расчерчена стена.

И пахнет травами морскими, пахнет йодом
В убогом очаге, под закоптелым сводом.

Отец, два дня в волнах скитаясь, изнемог,
Вернулся он и спит. И сон его глубок.

Ребенка кормит мать. И лампа тень густую
Кладет, едва светя, на грудь ее нагую.

Присев на сломанный треногий табурет,
Кисет и трубку взял угрюмый старый дед,

И слышно в тишине лишь тяжкое дыханье
Да трубки сиплое, глухое клокотанье.

А там, во мгле,
Там вихри бешеной ордой
Несутся, завывая, над землей.
Из-за крутых валов они летят и рыщут,
Бог весть какой в ночи зловещей жертвы ищут.
Безумной скачкой их исхлестан небосклон.
Песок с прибрежных дюн стеной до туч взметен…
Они в порыве озлобленья
Так роют и терзают прах,
Что, кажется, и мертвым нет спасенья
В гробах.

О, как печальна жизнь средь нищеты и горя,
Под небом сумрачным, близ яростного моря!

Мать и дитя, старик в углу возле стола —
Обломок прошлого, он жив, но жизнь прошла.

И все-таки ему, хоть велика усталость,
Привычный груз труда влачить еще осталось.

О, как жестока жизнь в глуши седой зимы,
Когда валы ревут и вторят им холмы!

И мать у очага, где угасает пламя,
Ребенка обняла дрожащими руками.

Вой ветра слушает, молчит она и ждет,
Неведомой беды предчувствуя приход,

И плачет и скорбит. И дом рыбачий старый,
Как в кулаке гнездо, ноябрь сжимает ярый.

Перевод А. Корсуна

Побережье