Стихи

В ваших окнах гаснет свет. Гаснет четкий силуэт. Гаснет сонная волна. Остается тишина.

Остается навсегда в тихих блестках резеда, строгий вечер, строгий век, строгий-строгий первый снег... Вечер поэзии. Репертуарный сборник. Москва: Искусство, 1964.

ПОМПЕЯ В конце печальной эпопеи, перевернувшей жизнь мою, я на развалинах Помпеи, ошеломленная, стою.

В нас человек взывает зверем, мы в гибель красоты не верим. Жестокость!

Парадокс!

Абсурд! В последний миг последней боли мы ждем предсмертной высшей воли, вершащей справедливый суд.

Но вот лежит она под пеплом, отторгнутым через века, из огненного далека с моим перекликаясь пеклом.

И, негодуя, и робея, молила, плакала, ждала. Любовь, заложница, Помпея, зачем, в стихи макая перья, такой прекрасной ты была?

За хлестнута глухой тоской я. Нет, гибнуть не должно такое! Ах, если бы! О, если бы... Но под ногами - битый мрамор: обломки дома или храма, осколки жизни и судьбы.

Вернусь домой к одной себе я, найду знакомого плебея по телефону, доложив, что хороша была Помпея! А Рим... Рим, Вечный город, жив. Римма Казакова. Страна Любовь. Москва, "Молодая Гвардия", 1980.

* * *

Сойди с холма и затеряйся разом в траве, коль мал, и в чаще, коль велик. Сойди с холма! - велят душа и разум и сердце опустевшее велит.

Наполнит вдох цветенье диких вишен, прильнет к ногам грибная полутьма... Ты зря решил, что вознесен, возвышен лишь тем, что озираешь даль с холма.

Сойди с холма - и станет небо шире, и будет жизнь такой, - сойти с ума! И ты поймешь, как много мира в мире. Он звал тебя давно сойти с холма.

А этот холм, что пред тобой маячит, где был как будто к звездам ближе ты, он ровным счетом ничего не значит для жизни в измеренье высоты.

Он не вершина, он лишь холм, не боле, но будешь с ним в соседстве неплохом, ты обретешь свой лес, и дол, и поле, и даже по-иному - этот холм.

И все как надо в сердце соберется, и все тебе подскажет жизнь сама. Пусть на холме останется березка твой постовой... А ты - сойди с холма.

* * *

Ступлю туда, куда ступлю, в грех превращая прегрешенье, не спрашивая разрешенья на то, что как хочу люблю.

Сама приду, сама уйду, сама за все, про все отвечу, за прелесть-глупость человечью, за яблоки в чужом саду.

Пусть моя душенька болит, она от боли только больше. И было это так, что - боже! пусть мое яблочко кислит.

Хочу того, чего хочу, и нет ни страха, ни запрета. и что пропето - то пропето, по сердцу, хоть не по плечу.

Люблю того, кого люблю, и странным, ласковым смиреньем и этим вот стихотвореньем свое несбыточное длю...

* * *

Я житейским бесчисленным радуюсь хлопотам. Их так много, они - как дождинки весенние... Пережитые беды становятся опытом. Он не учит, а он создает настроение. Поглядят и подумают: горя не знавшая! Словно птичка на ветке, заметят, завидуя. А в душе я еще столько боли донашиваю, и еще доглотать не успела обиды я. Но с бездушием рыбьим, со злобой крысиною да и с собственной глупостью все же покончено. Пережитые беды становятся силою, и шагаю - как будто танцую - по кочкам я. Наполняется мир неотведанной радостью. Лампы в окнах домов - словно свечи во храмах. Пережитые беды становятся храбостью жить, как будто и не было бед этих самых.

* * *

Я не умела жить несмело. Но смелость не всегда права. И сколько раз она немела, смирней травы, белее мела, глотая слезы и слова.

Я больше не сгущаю краски, как пульс мне не стучит в виски, и не из-за опаски встряски считаю: подлежат развязке не все узлы и узелки.

Так трудно этот опыт нажит! Да только прок-то в нем какой? Ждать, что вдруг милость жизнь окажет и узел за узлом развяжет когда-нибудь своей рукой?..