Стихи

Дай стать на цыпочки в твоем лесу, на том конце замедленного жеста найти листву, и поднести к лицу, и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек, твоих концертов строгие мотивы, и - мудрая - я позабуду тех, кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль, свой тайный смысл доверят мне предметы. Природа, прислонясь к моим плечам, объявит свои детские секреты.

И вот тогда - из слез, из темноты, из бедного невежества былого друзей моих прекрасные черты появятся и растворятся снова. 1959 Белла Ахмадулина. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1998.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ В АНТИКВАРНОМ МАГАЗИНЕ Зачем?- да так, как входят в глушь осин, для тишины и праздности гулянья,не ведая корысти и желанья, вошла я в антикварный магазин.

Недобро глянул старый антиквар. Когда б он не устал за два столетья лелеять нежной ветхости соцветья, он вовсе б мне дверей не открывал.

Он опасался грубого вреда для слабых чаш и хрусталя больного. Живая подлость возраста иного была ему враждебна и чужда.

Избрав меня меж прочими людьми, он кротко приготовился к подвоху, и ненависть, мешающая вздоху, возникла в нем с мгновенностью любви.

Меж тем искала выгоды толпа, и чужеземец, мудростью холодной, вникал в значенье люстры старомодной и в руки брал бессвязный хор стекла.

Недосчитавшись голоска одной, в былых балах утраченной подвески, на грех ее обидевшись по-детски, он заскучал и захотел домой.

Печальную пылинку серебра влекла старуха из глубин юдоли, и тяжела была ее ладони вся невесомость быта и добра.

Какая грусть - средь сумрачных теплиц разглядывать осеннее предсмертье чужих вещей, воспитанных при свете огней угасших и минувших лиц.

И вот тогда, в открывшейся тиши, раздался оклик запаха иль цвета: ко мне взывал и ожидал ответа невнятный жест неведомой души.

Знакомой боли маленький горнист трубил, словно в канун стихосложенья,так требует предмет изображенья, и ты бежишь, как верный пес на свист.

Я знаю эти голоса ничьи. О плач всего, что хочет быть воспето! Навзрыд звучит немая просьба эта, как крик:- Спасите?- грянувший в ночи.

Отчаявшись, до крайности дойдя, немое горло просьбу излучало. Я ринулась на зов, и для начала сказала я:- Не плачь, мое дитя.

- Что вам угодно?- молвил антиквар.Здесь все мертво и не способно к плачу.Он, все еще надеясь на удачу, плечом меня теснил и оттирал.

Сведенные враждой, плечом к плечу стояли мы. Я отвечала сухо: - Мне, ставшею открытой раной слуха, угодно слышать все, что я хочу.

- Ступайте прочь!- он гневно повторял. И вдруг, средь слабоумия сомнений, в уме моем сверкнул случайно гений и выпалил:- Подайте тот футляр!

- Тот ларь?- Футляр.- Фонарь?- Футляр!- Фуляр? - Помилуйте, футляр из черной кожи.Он бледен стал и закричал:- О боже? Все, что хотите, но не тот футляр.

Я вас прошу, я заклинаю вас! Вы молоды, вы пахнете бензином! Ступайте к современным магазинам, где так велик ассортимент пластмасс.

- Как это мило с вашей стороны,сказала я,- я не люблю пластмассы.Он мне польстил:- Вы правы и прекрасны. Вы любите непрочность старины.

Я сам служу ее календарю. Вот медальон, и в нем портрет ребенка. Минувший век. Изящная работа. И все это я вам теперь дарю.

...Печальный ангел с личиком больным. Надземный взор. Прилежный лоб и локон. Гроза в июне. Воспаленье в легком. И тьма небес, закрывшихся за ним...

- Мне горестей своих не занимать, а вы хотите мне вручить причину оплакивать всю жизнь его кончину и в горе обезумевшую мать?

- Тогда сервиз на двадцать шесть персон!воскликнул он, надеждой озаренный.В нем сто предметов ценности огромной. Берите даром - и вопрос решен.

- Какая щедрость и какой сюрприз! Но двадцать пять моих гостей возможных всегда в гостях, в бегах неосторожных. Со мн 1000 ой одной соскучится сервиз.

Как сто предметов я могу развлечь? Помилуй бог, мне не по силам это. Нет, я ценю единственность предмета, вы знаете, о чем веду я речь.

- Как я устал!- промолвил антиквар.Мне двести лет. Моя душа истлела. Берите все! Мне все осточертело! Пусть все мое теперь уходит к вам.

И он открыл футляр. И на крыльцо из мглы сеней, на волю из темницы явился свет и опалил ресницы, и это было женское лицо.

Не по чертам его - по черноте, ожегшей ум, по духоте пространства я вычислила, сколь оно прекрасно, еще до зренья, в первой слепоте.

Губ полусмехом, полумраком глаз лицо ее внушало мысль простую: утратить разум, кануть в тьму пустую, просить руки, проситься на Кавказ.

Там - соблазнять ленивого стрелка сверкающей открытостью затылка, раз навсегда - и все. Стрельба затихла, и в небе то ли бог, то ль облака.

- Я молод был сто тридцать лет назад,проговорился антиквар печальный.Сквозь зелень лип, по желтизне песчаной я каждый день ходил в тот дом и сад.

О, я любил ее не первый год, целуя воздух и каменья сада, когда проездом - в ад или из ада вдруг объявился тот незваный гость.

Вы Ганнибала помните? Мастак он был в делах, достиг чинов немалых. Но я о том, что правнук Ганнибалов случайно оказался в тех местах.