Над Вифлеемом ночь застыла.Я блудную овцу искал.В пещеру заглянул — и быловиденье между черных скал.Иосиф, плотник бородатый,сжимал, как смуглые тиски,ладони, знавшие когда-топлоть необструганной доски.Мария слабая на чадоулыбку устремляла вниз,вся умиленье, вся прохладалинялых синеватых риз.А он, младенец светлоокийв венце из золотистых стрел,не видя матери, в потокисвоих небес уже смотрел.И рядом, в темноте счастливой,по белизне и бубенцуя вдруг узнал, пастух ревнивый,свою пропавшую овцу.Берлин, 11. 12. 24
К РОДИНЕ
Ночь дана, чтоб думать и курить,и сквозь дым с тобою говорить.Хорошо… Пошуркивает мышь,много звезд в окне и много крыш.Кость в груди нащупываю я:родина, вот эта кость — твоя.Воздух твой, вошедший в грудь мою,я тебе стихами отдаю.Синей ночью рдяная ладоньохраняла вербный твой огонь.И тоскуют впадины ступнейпо земле пронзительной твоей.Так все тело — только образ твой,и душа — как небо над Невой.Покурю и лягу, и засну,и твою почувствую весну:угол дома, памятный дубок,граблями расчесанный песок.1924 г.
ВЕЛИКАН
Я вылепил из снега великана,дал жизнь ему и в ночь на Рождествок тебе, в поля, через моря тумана,я, грозный мастер, выпустил его.Над ним кружились вороны, как мухинад головою белого быка.Его не вьюги создали, не духи,а только огрубелая тоска.Слепой, как мрамор, близился он к цели,Шагал, неотразимый, как зима.Охотники, плутавшие в метели,его видали и сошли с ума.Но вот достиг он твоего пределаи замер вдруг: цвела твоя страна,ты счастлива была, дышала, рдела,в твоей стране всем правила весна.Легка, проста, с душою шелковистой,ты в солнечной скользила тишине,и новому попутчику так чисто,так гордо говорила обо мне.И перед этим солнцем отступая,поняв, что с ним соперничать нельзя,растаяла тоска моя слепая,вся синевой весеннею сквозя.Берлин, 13. 12. 24.