Краснея, гладит девушка смешной его халат, Зловонье, гам и шарканье несется из палат.
"Прошел ли скверный кашель твой? Гуляешь или нет? Я, видишь, принесла тебе малиновый шербет…"
– "Merci. Пустяк, покашляю недельки три еще". И больно щиплет девушку за нежное плечо.
Невольно отодвинулась и, словно в первый раз, Глядит до боли ласково в зрачки красивых глаз.
Корнет свистит и сердится. И скучно, и смешно! По коридору шляются – и не совсем темно…
Сказал блондинке-девушке, что ужинать пора, И проводил смущенную в молчаньи до двора…
В палате венерической бушует зычный смех, Корнет с шербетом носится и оделяет всех.
Друзья по 1000 койкам хлопают корнета по плечу, Смеясь, грозят, что завтра же расскажут всё врачу.
Растут предположения, растет басистый вой, И гордо в подтверждение кивнул он головой…
Идет блондинка-девушка вдоль лазаретных ив, Из глаз лучится преданность, и вера, и порыв.
Несет блондинка-девушка в свой дом свой первый сон: В груди зарю желания, в ушах победный звон. [1910] Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.
ЖИЗНЬ У двух проституток сидят гимназисты: Дудиленко, Барсов и Блок. На Маше – персидская шаль и монисто, На Даше – боа и платок.
Оплыли железнодорожные свечи. Увлекшись азартным банчком, Склоненные головы, шеи и плечи Следят за чужим пятачком.
Играют без шулерства. Хочется люто Порой игроку сплутовать. Да жутко! Вмиг с хохотом бедного плута Засунут силком под кровать.
Лежи, как в берлоге, и с завистью острой Следи за игрой и вздыхай,А там на заманчивой скатерти пестрой Баранки, и карты, и чай…
Темнеют уютными складками платья. Две девичьих русых косы. Как будто без взрослых здесь сестры и братья В тиши коротают часы.
Да только по стенкам висят офицеры… Не много ли их для сестер? На смятой подушке бутылка мадеры, И страшно затоптан ковер.
Стук в двери. "Ну, други, простите, к нам гости!" Дудиленко, Барсов и Блок Встают, торопясь, и без желчи и злости Уходят готовить урок. [1910] Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ЛЮБОВЬ На перевернутый ящик Села худая, как спица, Дылда-девица, Рядом – плечистый приказчик.
Говорят, говорят… В глазах – пламень и яд,Вот-вот Она в него зонтик воткнет, А он ее схватит за тощую ногу И, придя окончательно в раж, Забросит ее на гараж Через дорогу…
Слава богу! Все злые слова откипели,Заструились тихие трели… Он ее взял, Как хрупкий бокал, Деловито за шею, Она повернула к злодею Свой щучий овал: Три минуты ее он лобзал Так, что камни под ящиком томно хрустели. Потом они яблоко ели: Он куснет, а после она,Потому что весна. 100 Стихотворений. 100 Русских Поэтов. Владимир Марков. Упражнение в отборе. Centifolia Russica. Antologia. Санкт-Петербург: Алетейя, 1997.
ПОД СУРДИНКУ Хочу отдохнуть от сатиры… У лиры моей Есть тихо дрожащие, легкие звуки. Усталые руки На умные струны кладу, Пою и в такт головою киваю…
Хочу быть незлобным ягненком, Ребенком, Которого взрослые люди дразнили и злили, А жизнь за чьи-то чужие грехи Лишила третьего блюда.
Васильевский остров прекрасен, Как жаба в манжетах. Отсюда, с балконца, Омытый потоками солнца, Он весел, и грязен, и ясен, Как старый маркёр.
Над ним углубленная просинь Зовет, и поет, и дрожит… Задумчиво осень Последние листья желтит, Срывает, Бросает под ноги людей на панель… А в сердце не молкнет свирель: Весна опять возвратится!
О зимняя спячка медведя, Сосущего пальчики лап! Твой девственный храп Желанней лобзаний прекраснейшей леди. Как молью изъеден я сплином… Посыпьте меня нафталином, Сложите в сундук и поставьте меня на чердак, Пока не наступит весна. [1909] Мысль, вооруженная рифмами. изд.2е. Поэтическая антология по истории русского стиха. Составитель В.Е.Холшевников. Ленинград, Изд-во Ленинградского университета, 1967.
МУХИ На дачной скрипучей веранде Весь вечер царит оживленье. К глазастой художнице Ванде Случайно сползлись в воскресенье Провизор, курсистка, певица, Писатель, дантист и певица.
"Хотите вина иль печенья?" Спросила писателя Ванда, Подумав в жестоком смущенье: "Налезла огромная банда! Пожалуй, на столько баранов Не хватит ножей и стаканов".
Курсистка упорно жевала. Косясь на остатки от торта, 1000
Решила спокойно и вяло: "Буржуйка последнего сорта". Девица с азартом макаки Смотрела писателю в баки.
Писатель за дверью на полке Не видя своих сочинений, Подумал привычно и колко: "Отсталость!" и стал в отдаленьи, Засунувши гордые руки В триковые стильные брюки.
Провизор, влюбленный и потный, Исследовал шею хозяйки, Мечтая в истоме дремотной: "Ей-богу! Совсем как из лайки… О, если б немножко потрогать!" И вилкою чистил свой ноготь.
Певица пускала рулады Все реже, и реже, и реже. Потом, покраснев от досады, Замолкла: "Не просят! Невежи… Мещане без вкуса и чувства! Для них ли святое искусство?"
Наелись. Спустились с веранды К измученной пыльной сирени. В глазах умирающей Ванды Любезность, тоска и презренье "Свести их к пруду иль в беседку? Спустить ли с веревки Валетку?"