Стихи

Спадая ризою с дымящихся высот
   крутого рая – Слава! Слава! —
клубится без конца, пылает и ползет
   поток – божественная лава…

И Сила гулкая, встающая со дна,

   вздувает огненные зыби:
растет горячая вишневая волна
   с роскошной просинью на сгибе.

Вот поднялась горбом и пеной зацвела,

   и нежно лопается пена,
и вырываются два плещущих крыла
   из пламенеющего плена.

И ангел восстает стремительно-светло,

   в потоке огненном зачатый, —
и в жилках золотых прозрачное крыло
   мерцает бахромой зубчатой.

И беззаветную хвалу он пропоет,

   на миг сияя над потоком, —
сквозными крыльями восторженно всплеснет,
   исчезнет в пламени глубоком.

И вот возник другой из пышного огня,

   с таким же возгласом блаженства:
вся жизнь его звенит и вся горит, звеня,
   и вся – мгновенье совершенства.

И если смутно мне, и если даль мутна,

   я призываю эти зыби:
растет горячая вишневая волна
   с роскошной просинью на сгибе…

26 января 1923 г.

«Ты все глядишь из тучи темно-сизой…»

Ты все глядишь из тучи темно-сизой,
и лилия – в светящейся руке;
а я сквозь сон молю о лепестке
и все ищу в изгибах смутной ризы
изгиб живой колена иль плеча.

Мне твоего не выразить подобья

ни в музыке, ни в камне… Исподлобья
глядят в мой сон два горестных луча.

27 января 1923 г.

«И утро будет: песни, песни…»

И утро будет: песни, песни,
каких не слышно и в раю,
и огненный промчится вестник,
взвив тонкую трубу свою.

Распахивая двери наши,

он пронесется, протрубит,
дыханьем расплавляя чаши
неупиваемых обид.

Весь мир, извилистый и гулкий,

неслыханные острова,
немыслимые закоулки,
как пламя, облетит молва.

Тогда-то, с плавностью блаженной,

как ясновидящие, все
поднимемся, и в путь священный
по первой утренней росе.

30 января 1923 г.

«Глаза прикрою – и мгновенно…»

Глаза прикрою – и мгновенно,
весь легкий, звонкий весь, стою
опять в гостиной незабвенной,
в усадьбе, у себя, в раю.

И вот из зеркала косого

под лепетанье хрусталей
глядят фарфоровые совы —
пенаты юности моей.

И вот, над полками, гортензий

легчайшая голубизна,
и солнца луч, как Божий вензель,
на венском стуле, у окна.

По потолку гудит досада

двух заплутавшихся шмелей,
и веет свежестью из сада,
из глубины густых аллей,

неизъяснимой веет смесью

еловой, липовой, грибной:
там, по сырому пестролесью, —
свист, щебетанье, гам цветной!

А дальше – сон речных извилин

и сенокоса тонкий мед.
Стой, стой, виденье! Но бессилен
мой детский возглас. Жизнь идет,

с размаху небеса ломая,

идет… ах, если бы навек
остаться так, не разжимая
росистых и блаженных век!

3 февраля 1923 г.

«При луне, когда косую крышу…»