Путем окольным шла семья Марии,Чтобы возможной избежать беды, —Галилеянам в строгой СамарииНи хлеба не давали, ни воды.Среди других паломников от ХрамаС трехлетним сыном шли они назад,И горного ландшафта панорамаУсталый завораживала взгляд.Себя Господним объявивший чудом,Ночной злодей и возмутитель сел,Галилеянин дерзостный ИудаВ тот год войной на Кесаря пошел.Но показал им Публий Вар Квинтилий,Что римские мечи еще остры,И вдоль дорог безлюдных засветилиУ ног распятий дымные костры.Стервятники кричали над добычей.На много стадий в воздухе подрядРаспространялись громкий клекот птичийИ трупный сладковатый аромат.Цветную ткань на голову набросив,В обход крестов, чернеющих вдали,Его Мария и отец ИосифПопеременно за руку вели.И шла дороги частая гребенкаВ родные галилейские места,И множились в больших глазах ребенкаНавязчивые контуры креста.1994
«Отыскать пытаясь родной народ свой…»
Отыскать пытаясь родной народ свой,Ощущаю смутное беспокойство,Сознаю двойное свое сиротство,Сознаю двойное свое изгойство.Мне бы выпросить у всемогущегоБога Для рождения время себе иное.Но безбожное детство мое убого.Очевидно, сам я тому виною,Что не в том меня прокрутили кадре,И не в той крестили меня купели,Что не дом и не улица был мой адрес,А Советский Союз, как когда-то пели.В коммуналке родившийся ленинградской,Как в блокаду, чувствую я усталость, —Обелиски могил безымянных братских, —Это все, что от братства живым осталось.В переулках московских, кривых и узких,Где теперь, одинокие, мы стареем,Не могу я впредь называться русским,Никогда не сделаюсь я евреем,Не хочу под старость чужого хлеба,Не хочу под старость чужих напраслин.Я смотрю в окно на пустое небо,Где кремлевские звезды давно погасли.Где в окрестном пространстве необозримомСпит орда стоязыкая сном усталым,Заплутав в пути между Третьим РимомИ Четвертым Интернационалом.1994