Стихи и поэмы

С улыбкой горделивою и ясной?

Но, не приняв суровых укоризн,

Художник скажет с гордостью, с отрадой:

- Затем, что ты - сама любовь и жизнь,

Бесстрашие и слава Ленинграда!

8 марта 1942

Дорога на фронт

...Мы шли на фронт по улицам знакомым,

припоминали каждую, как сон:

вот палисад отеческого дома,

здесь жил, шумя, огромный добрый клен.

Он в форточки тянулся к нам весною,

прохладный, глянцевитый поутру.

Но этой темной ледяной зимою

и ты погиб, зеленый шумный друг.

Зияют окна вымершего дома.

Гнездо мое, что сделали с тобой!

Разбиты стены старого райкома,

его крылечко с кимовской звездой.

Я шла на фронт сквозь детство - той дорогой,

которой в школу бегала давно.

Я шла сквозь юность,

сквозь ее тревогу,

сквозь счастие свое - перед войной.

Я шла сквозь хмурое людское горе -

пожарища,

развалины,

гробы...

Сквозь новый,

только возникавший город,

где здания прекрасны и грубы.

Я шла сквозь жизнь, сведя до боли пальцы.

Твердил мне путь давнишний и прямой:

- Иди. Не береги себя. Не сжалься,

не плачь, не умиляйся над собой.

И вот - река,

лачуги,

ветер жесткий,

челны рыбачьи, дымный горизонт,

землянка у газетного киоска -

наш

ленинградский

неприступный фронт.

Да. Знаю. Все, что с детства в нас горело,

все, что в душе болит, поет, живет, -

все шло к тебе,

торжественная зрелость,

на этот фронт у городских ворот.

Ты нелегка - я это тоже знаю,

но все равно - пути другого нет.

Благодарю ж тебя, благословляю,

жестокий мой,

короткий мой расцвет,

за то, что я сильнее, и спокойней,

и терпеливей стала во сто крат

и всею жизнью защищать достойна

великий город жизни - Ленинград.

Май 1942

«Нам от тебя теперь не оторваться...»

Нам от тебя теперь не оторваться.

Одною небывалою борьбой,

Одной неповторимою судьбой

Мы все отмечены. Мы - ленинградцы.

Нам от тебя теперь не оторваться:

Куда бы нас ни повела война -

Твоею жизнию душа полна

И мы везде и всюду - ленинградцы.

Нас по улыбке узнают: нечастой,

Но дружелюбной, ясной и простой.

По вере в жизнь. По страшной жажде

счастья.

По доблестной привычке трудовой.

Мы не кичимся буднями своими:

Наш путь угрюм и ноша нелегка,

Но знаем, что завоевали имя,

Которое останется в веках.

Да будет наше сумрачное братство

Отрадой мира лучшею - навек,

Чтоб даже в будущем по ленинградцам

Равнялся самый смелый человек.

Да будет сердце счастьем озаряться

У каждого, кому проговорят:

- Ты любишь так, как любят

ленинградцы...

Да будет мерой чести Ленинград.

Да будет он любви бездонной мерой

И силы человеческой живой,

Чтоб в миг сомнения,

как символ веры,

Твердили имя верное его.

Нам от него теперь не оторваться:

Куда бы нас ни повела война -

Его величием

душа полна,

И мы везде и всюду - ленинградцы.

Апрель 1942

Ленинградская поэма

I

Я как рубеж запомню вечер:

декабрь, безогненная мгла,

я хлеб в руке домой несла,

и вдруг соседка мне навстречу.

- Сменяй на платье, - говорит, -

менять не хочешь - дай по дружбе.

Десятый день, как дочь лежит.

Не хороню. Ей гробик нужен.

Его за хлеб сколотят нам.

Отдай. Ведь ты сама рожала... -

И я сказала: - Не отдам. -

И бедный ломоть крепче сжала.

- Отдай, - она просила, - ты

сама ребенка хоронила.

Я принесла тогда цветы,

чтоб ты украсила могилу. -

...Как будто на краю земли,

одни, во мгле, в жестокой схватке,

две женщины, мы рядом шли,

две матери, две ленинградки.

И, одержимая, она

молила долго, горько, робко.

И сил хватило у меня

не уступить мой хлеб на гробик.

И сил хватило - привести

ее к себе, шепнув угрюмо:

- На, съешь кусочек, съешь... прости!

Мне для живых не жаль - не думай. -

...Прожив декабрь, январь, февраль,

я повторяю с дрожью счастья:

мне ничего живым не жаль -

ни слез, ни радости, ни страсти.

Перед лицом твоим, Война,

я поднимаю клятву эту,

как вечной жизни эстафету,

что мне друзьями вручена.

Их множество - друзей моих,

друзей родного Ленинграда.

О, мы задохлись бы без них

в мучительном кольце блокады.

II

.. .. .. .. .. .

.. .. .. .. .. .

III

О да - иначе не могли

ни те бойцы, ни те шоферы,

когда грузовики вели

по озеру в голодный город.

Холодный ровный свет луны,

снега сияют исступленно,

и со стеклянной вышины

врагу отчетливо видны

внизу идущие колонны.

И воет, воет небосвод,

и свищет воздух, и скрежещет,

под бомбами ломаясь, лед,

и озеро в воронки плещет.

Но вражеской бомбежки хуже,

еще мучительней и злей -

сорокаградусная стужа,

владычащая на земле.

Казалось - солнце не взойдет.

Навеки ночь в застывших звездах,

навеки лунный снег, и лед,

и голубой свистящий воздух.

Казалось, что конец земли...

Но сквозь остывшую планету

на Ленинград машины шли:

он жив еще. Он рядом где-то.

На Ленинград, на Ленинград!

Там на два дня осталось хлеба,

там матери под темным небом

толпой у булочной стоят,

и дрогнут, и молчат, и ждут,

прислушиваются тревожно:

- К заре, сказали, привезут...

- Гражданочки, держаться можно... -

И было так: на всем ходу

машина задняя осела.

Шофер вскочил, шофер на льду.

- Ну, так и есть - мотор заело.

Ремонт на пять минут, пустяк.

Поломка эта - не угроза,

да рук не разогнуть никак:

их на руле свело морозом.

Чуть разогнешь - опять сведет.

Стоять? А хлеб? Других дождаться?

А хлеб - две тонны? Он спасет

шестнадцать тысяч ленинградцев. -