Стихи мои, простые с виду…

В тоске французы, в панике японцы,
Поник зулус кудрявой головой,
Как с дуба рухнул индекс Доу-Джонса,
Что предвещает кризис мировой.

На биржах Рима, Токио, Парижа

Анархия, смятенье и разброд —
Курс акций опускается все ниже,
Накал страстей растет, наоборот.

Но лично я тревогу бить не стану —

Вселенский этот хипеш не про нас —
Что Джонс, что Доу нам по барабану,
Да нам и Джоуль с Ленцем не указ.

Все тихо-мирно в нашем огороде,

Нас греет свет далеких маяков,
Которые зажгли Сергей Мавроди
И незабвенный Леня Голубков.

1997

Василию Белову (другому)

Нам тайный умысел неведом
Того, в чьих пальцах жизни нить.
Однажды мы пошли с соседом
На хутор бабочек ловить.

Среди занятий мне знакомых,

А им давно потерян счет,
Пожалуй, ловля насекомых
Сильней других меня влечет.

Итак, мы вышли спозаранок,

Чтоб избежать ненужных встреч
И шаловливых хуторянок
Нескромных взоров не привлечь.

Ступая плавно друг за другом,

Держа сачки наперевес,
Мы шли цветущим майским лугом
Под голубым шатром небес.

„Была весна“ (конец цитаты).

Ручей поблизости звенел,
На ветках пели демократы,
Повсюду Травкин зеленел.

Вдруг из кустов раздался выстрел,

И мой сосед, взмахнув сачком,
Вначале резко ход убыстрил,
Но вслед за тем упал ничком.

Как написала бы про это

Газета „Красная звезда“:
„Кто хоть однажды видел это,
Тот не забудет никогда“.

Пробила вражеская пуля

Навылет сердце в трех местах.
Но кто же, кто же, карауля
Соседа, прятался в кустах?

Кто смерти был его причиной?

Чей палец потянул курок?
Под чьей, товарищи, личиной
Скрывался беспощадный рок?

Где тот неведомый компьютер,

Чьей воле слепо подчинясь,
Пошли с соседом мы на хутор
В тот страшный день и страшный час?

Смешны подобные вопросы,

Когда сокрытыя в тени,
Вращая тайныя колесы,
Шуршат зловещия ремни.

И мы — что бабочки, что мушки,

Что человеки, что грибы —
Всего лишь жалкие игрушки
В руках безжалостной судьбы.

1991

Версия