Читаем «Стихи мои! Свидетели живые...»: Три века русской поэзии полностью

Качели в русской лирике

Кто из нас в детстве и юности не качался на качелях? Но мало кто способен спустя десятилетия, в старости написать о них так живо, ярко и взволнованно, как это сделал А. Фет в своём стихотворении «На качелях» (1890): «На доске этой шаткой вдвоём / Мы стоим и бросаем друг друга». А было ему тогда 70 лет, но от его стихов «веет свежестью и молодостью», и когда поэта спросили, как это у него получается, «он ответил, что пишет о любви по памяти» (Маймин Е.А. А.А. Фет. М., 1989. С. 135). Самое удивительное, что это не столько воспоминание о прошлом, сколько сегодняшние, сиюминутные переживания: и страх перед падением, и восторг полёта — всё дано в настоящем времени.

И чем ближе к вершине лесной,Чем страшнее стоять и держаться,Тем отрадней взлетать над землёйИ одним к небесам приближаться.

Автор понимает, что эта забава опасна, и сравнивает её с жизнью:

Правда, это игра, и притомМожет выйти игра роковая,Но и жизнью играть нам вдвоём —Это счастье, моя дорогая!

Возлюбленной (Марии Лазич) уже давно нет в живых, однако сердце постаревшего поэта по-прежнему горит и любит, и чувства его ничуть не потускнели. К тому же Фет с большой остротой воспринимал каждый миг и одновременно «чувствовал в живом мгновении отблеск вечности, и эту связь мгновения и вечности выражал в поэтических образах» (Ковтунова И.И. Очерки по языку русских поэтов. М., 2003. С. 82).

Пройдёт несколько лет, и русские символисты назовут Фета импрессионистом и откликнуться на некоторые его темы и мотивы. Они объявят его «своим прямым предшественником», подхватят и разовьют его «ассоциативную семантику» (Бухштаб Б.Я. А.А. Фет. Очерк жизни и творчества. Л., 1990. С. 133 — 134).

Несколько раз обращался к образу качелей Ф. Сологуб. В раннем опыте («Качели», 1894) это были «зыбкие качели», теряющие реальные очертания и обретающие символическую окраску: фетовская роковая игра в любовь превращается в метания души от света к тьме, от «тленья» к радости (ср. у Фета антитезу «страшнее» — «отрадней»).

И покоряясь вдохновенноМоей судьбы предначертаньям,Переношусь попеременноОт безнадежности к желаньям.

Вторая попытка приобщения к этой теме оказалась вариацией и стилизацией под русскую лирику XIX в., в том числе и фетовскую: «Помнишь, мы с тобою сели / На шатучие качели, / И скрипучая доска / Покачнулася слегка» (1901). Уже зачин отсылает нас к Майкову («Помнишь, мы не ждали ни дождя, ни грома») и к Фету («Помнишь тот горячий ключ», «Ты помнишь, что было тогда»); фетовская «шаткая доска» стала «скрипучей», а качели «шатучими». В идиллической картинке, нарисованной Сологубом, присутствуют свирели, которые «про любовь нам сладко пели» (ср. у Лермонтова «про любовь мне сладкий голос пел»), ветерок и мотыльки, как в стихах Жуковского; сравнение качелей с детской колыбелью и упоминание тучек, горевших на небе, и реки, манящей искупаться, и «твоей руки», «что на губах моих сладка» — набор лирических стереотипов.

Третье обращение поэта к образу качелей под заглавием «Чёртовы качели» (1907), после «недолёта» и «перелёта» — «точное попадание в яблочко»: создание произведения мрачного, мистического в духе и стиле автора «Мелкого беса». Качели качает чёрт, играя жизнью человека (у Фета люди сами играли своей жизнью): «качает и смеётся», «и чёрт хохочет с хрипом, хватаясь за бока». Отдельные сологубовские детали перекликаются с фетовскими: натянутый канат — у Фета «среди верёвок, натянутых туго»; шатучая доска — «на доске этой шаткой»; над верхом тёмной ели, выше ели — «вершина лесная»; держусь — держаться, взлечу — взлетать. В то же время кажется, что Сологуб намеренно полемизирует с фетовским образцом. Если у Фета «мы» сами качаемся и «бросаем друг друга», то у Сологуба лирический герой «попался» на качели не по своей воле, и раскачивают его чёрт со своей свитой («визжат, кружась гурьбой») и ни за что не бросят «стремительной доски», хотя может случиться всё что угодно.

Пока меня не скоситГрозящий взмах руки,Пока не перетрётся,Крутяся, конопля,Пока не подвернётсяКо мне моя земля.

Если у Фета качели взлетают над землёй и приближаются к небесам, то у Сологуба бесконечное движение «вперёд, назад» грозит падением: «Взлечу я выше ели, / И лбом о землю трах. / Качай же, чёрт, качели, / Всё выше, выше… ах!» — то ли высшая степень изумления, то ли вопль отчаяния.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Альгамбра
Альгамбра

Гранада и Альгамбра, — прекрасный древний город, «истинный рай Мухаммеда» и красная крепость на вершине холма, — они навеки связаны друг с другом. О Гранаде и Альгамбре написаны исторические хроники, поэмы и десятки книг, и пожалуй самая известная из них принадлежит перу американского романтика Вашингтона Ирвинга. В пестрой ткани ее необычного повествования свободно переплетаются и впечатления восторженного наблюдательного путешественника, и сведения, собранные любознательным и склонным к романтическим медитациям историком, бытовые сценки и, наконец, легенды и рассказы, затронувшие живое воображение писателя и переданные им с удивительным мастерством. Обрамление всей книги составляет история трехмесячного пребывания Ирвинга в Альгамбре, начиная с путешествия из Севильи в Гранаду и кончая днем, когда дипломатическая служба заставляет его покинуть этот «мусульманский элизиум», чтобы снова погрузиться в «толчею и свалку тусклого мира».

Вашингтон Ирвинг

История / Проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Новелла / Образование и наука
Хиросима
Хиросима

6 августа 1945 года впервые в истории человечества было применено ядерное оружие: американский бомбардировщик «Энола Гэй» сбросил атомную бомбу на Хиросиму. Более ста тысяч человек погибли, сотни тысяч получили увечья и лучевую болезнь. Год спустя журнал The New Yorker отвел целый номер под репортаж Джона Херси, проследившего, что было с шестью выжившими до, в момент и после взрыва. Изданный в виде книги репортаж разошелся тиражом свыше трех миллионов экземпляров и многократно признавался лучшим образцом американской журналистики XX века. В 1985 году Херси написал статью, которая стала пятой главой «Хиросимы»: в ней он рассказал, как далее сложились судьбы шести главных героев его книги. С бесконечной внимательностью к деталям и фактам Херси описывает воплощение ночного кошмара нескольких поколений — кошмара, который не перестал нам сниться.

Владимир Викторович Быков , Владимир Георгиевич Сорокин , Геннадий Падаманс , Джон Херси , Елена Александровна Муравьева

Биографии и Мемуары / Проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Современная проза / Документальное