Стихи остаются в строю

Хорошо
   на свете жить,
Пограничником
   служить!
Мне к ногам твоим
   не жалко
Кудри черные
   сложить.

Расставанья час
   настал.
Ветер в уши
   засвистал.
Выпью воду
   из колодца,
Чтобы голос
   чище стал.

А вода там —
   словно хмель.
А над нею
   птичья трель.
На одной ноге
   шагает
Прямо в небо
   журавель.

Бродит ворон
   у ворот,
На родном наречье
   врет:
— Тот, кто любит,
   тот голубит,
На прощанье
   слезы льет.

Ты не верь ему,
   вралю,
Часто говорят:
   «люблю»
Те, которые
   не знают,
Сколько верст
   от «Л» до «Ю».

Разве стоит
   горевать?
Посмотри:
   родная мать
Вышла в новом полушалке
До заставы
   провожать.
Ей слеза
   ресниц не жгла.
Хороши
   ее дела —
Сына ладного какого
   Красной Армии дала.

Хлынул дождь
   при свете дня,
В колокольчики
   звеня:..
Принесут письмо
   без марки —
Это, значит, от меня.

1933

Родина смотрела на меня

Я в дом вошел, темнело за окном,
Скрипели ставни, ветром дверь раскрыло,
Дом был оставлен, пусто было в нем,
Но все о тех, кто жил здесь, говорило.

Валялся пестрый мусор на полу,
Мурлыкал кот на вспоротой подушке.
И разноцветной грудою в углу
Лежали мирно детские игрушки.

Там был верблюд и выкрашенный слон,
И два утенка с длинными носами,
И дед Мороз — весь запылился он,
И кукла с чуть раскрытыми глазами.

И даже пушка с пробкою в стволе,
Свисток, что воздух оглашает звонко,
А рядом в белой рамке на столе
Стояла фотография ребенка…

Ребенок был с кудряшками, как лен,
Из белой рамки здесь, со мною рядом,
В мое лицо смотрел пытливо он
Своим спокойным ясным взглядом…

А я стоял, молчание храня.
Скрипели ставни жалобно и тонко.
И родина смотрела на меня
Глазами белокурого ребенка.

Зажав сурово автомат в руке,
Упрямым шагом вышел я из дома
Туда, где мост взрывали на реке
И где снаряды ухали знакомо.

Я шел в атаку, твердо шел туда,
Где непрерывно выстрелы звучали,
Чтоб на земле фашисты никогда
С игрушками детей не разлучали.

1941

Я пишу, дорогая, тебе