Стихи. Поэмы.

от осенней страны раздетой,

в куртизанок с цветными гривами

эмигрировали!

В драндулете, как чертик в колбе,

изолированный, недобрый,

средь великодержавных харь,

среди ряс и охотнорядцев,

под разученные овации

проезжал глава эмиграции —

царь!

Эмигранты селились в Зимнем.

А России

сердце само —

билось в городе с дальним именем

Лонжюмо.

3

Этот — в гольф. Тот повержен бриджем.

Царь просаживал в «дурачки»...

...Под распарившимся Парижем

Ленин

режется

в городки!

Раз!— распахнута рубашка,

раз!— прищуривался глаз,

раз!— и чурки вверх тормашками

(жалко, что не видит Саша!) —

рраз!

Рас-печатывались «письма»,

раз-летясь до облаков,—

только вздрагивали бисмарки

от подобных городков!

Раз!— по тюрьмам, по двуглавым —

ого-го!—

Революция играла

озорно и широко!

Раз!— врезалась бита белая,

как авроровский фугас —

так что вдребезги империи,

церкви, будущие берии —

раз!

Ну играл! Таких оттягивал

«паровозов!» Так играл,

что шарахались рейхстаги

в 45-м наповал!

Раз!..

...А где-то в начале века

человек,

сощуривши веки,

«Не играл давно»,— говорит.

И лицо у него горит.

4

В этой кухоньке скромны тумбочки

и, как крылышки у стрекоз,

брезжит воздух над узкой улочкой

Мари-Роз,

было утро, теперь смеркается,

и совсем из других миров

слышен колокол доминиканский

Мари-Роз,

прислоняюсь к прохладной раме,

будто голову мне нажгло,

жизнь вечернюю озираю

через ленинское стекло,

и мне мнится — он где-то спереди,

меж торговок, машин, корзин,

на прозрачном велосипедике

проскользил,

или в том кабачке хохочет,

аплодируя шансонье?

или вспомнил в метро грохочущем

ослепительный свист саней?

или, может, жару и жаворонка?

или в лифте сквозном парит,

и под башней ажурно-ржавой

запрокидывается Париж —

крыши сизые галькой брезжат,

точно в воду погружены,

как у крабов на побережье,

у соборов горят клешни,

над серебряной панорамою

он склонялся, как часовщик,

над закатами, над рекламами,

он читал превращенья их,

он любил вас, фасады стылые,

точно ракушки в грустном стиле,

а еще он любил Бастилию —

за то, что ее срыли!

и сквозь биржи пожар валютный,

баррикадами взвив кольцо,

проступало ему Революции

окровавленное

лицо,

и глаза почему-то режа,

сквозь сиреневую майолику

проступало Замоскворечье,

все в скворечниках и маевках,

а за ними — фронты, Юденичи,

Русь ревет со звездой на лбу,

и чиркнет фуражкой студенческой

мой отец на кронштадтском льду,

вот зачем, мой Париж прощальный,

не пожар твоих маляров —

славлю стартовую площадку

узкой улочки Мари-Роз!

Он отсюда

мыслил

ракетно.

Мысль его, описав дугу,

разворачивала

парапеты

возле Зимнего на снегу!

(Но об этом шла речь в строках

главки 3-й, о городках.)

5

В доме позднего рококо

спит, уткнувшись щекой в конспекты,

спит, живой еще, невоспетый

Серго,

спи, Серго, еще раным-рано,

зайчик солнечный через раму

шевелится в усах легко,

спи, Серго,

спи, Серго в васильковой рубашечке,

ты чему во сне улыбаешься?

Где-то Куйбышев и Менжинский

так же детски глаза смежили.

Что вам снится? Плотины Чирчика?

Первый трактор и кран с серьгой?

Почему вы во сне кричите,

Серго?!

Жизнь хитра. Не учесть всего.

Спит Серго, коммунист кремневый.

Под широкой стеной кремлевской

спит Серго.

6

Ленин прост — как материя,

как материя — сложен.

Наш народ — не тетеря,

чтоб кормить его с ложечки!

Не какие-то «винтики»,

а мыслители,

он любил ваши митинги,

Глебы, Вани и Митьки.

Заряжая ораторски

философией вас,

сам,

как аккумулятор,

заряжался от масс.

Вызревавшие мысли

превращались потом

в «Философские письма»,

в 18-й том.

_________

Его скульптор лепил. Вернее,

умолял попозировать он,

перед этим, сваяв Верлена,

их похожестью потрясен,

бормотал он оцепенело:

«Символическая черта!

У поэтов и революционеров

одинаковые черепа!»

Поэтично кроить вселенную!

И за то, что он был поэт,

как когда-то в Пушкина1 — в Ленина

бил отравленный пистолет!

7

Однажды, став зрелей, из спешной

повседневности

мы входим в Мавзолей, как в кабинет

рентгеновский,

вне сплетен и легенд, без шапок, без прикрас,

и Ленин, как рентген, просвечивает нас.

Мы движемся из тьмы, как шорох кинолентин:

«Скажите, Ленин, мы — каких Вы ждали, Ленин?!

Скажите, Ленин, где победы и пробелы?

Скажите — в суете мы суть не проглядели?..»

Нам часто тяжело. Но солнечно и страстно

прозрачное чело горит лампообразно.

«Скажите, Ленин, в нас идея не ветшает?»

И Ленин отвечает.

На все вопросы отвечает

Ленин.

1962-1963

Примечания

1. См. раздел А.Пушкина на этом сайте. Обратно

Андрей Вознесенский. Стихи.

Россия - Родина моя. Библиотечка русской

советской поэзии в пятидесяти книжках.

Москва: Художественная литература, 1967.

РУБЛЕВСКОЕ ШОССЕ

Мимо санатория

реют мотороллеры.

За рулем влюбленные —

как ангелы рублевские.

Фреской Благовещенья,

резкой белизной

за ними блещут женщины,

как крылья за спиной!

Их одежда плещет,

рвется от руля,

вонзайтесь в мои плечи,

белые крыла.

Улечу ли?

Кану ль?

Соколом ли?

Камнем?

Осень. Небеса.

Красные леса.

1962

Андрей Вознесенский. Стихи.

Россия - Родина моя. Библиотечка русской

советской поэзии в пятидесяти книжках.

Москва: Художественная литература, 1967.

ДРЕВНИЕ СТРОКИ

В воротничке я — как рассольный

в кругу кривляк.

Но по ночам я — пес России

о двух крылах.

С обрывком галстука на вые

и дыбом шерсть.

И дыбом крылья огневые.

Врагов не счесть.

А ты меня шерстишь и любишь,

когда ж грустишь —