Стихи (сборник)

Не промахиваются в итоге,

Помнят голос ее и полет,

Птаха падает старому в ноги

И собака ее достает.

Для печалей нет повода вроде —

Наступает опять тишина,

И гармония в целой природе

Ни на йоту не возмущена.

МЕРЦАТЕЛЬНАЯ АРИТМИЯ

Это — как обморок, перебив

Ритма и жизни... Или

Это — как, омут не переплыв,

Чувствуешь: силы сплыли...

Это — как морок, как полный мрак —

К шуту отбило память...

Это — как шок, а скорее — как

Без парашюта падать...

Но надоела давным-давно

Телу своя рубаха.

Скверно, что всё уже всё равно,

Страшно, что нету страха.

ВНОВЬ...

Это надо же — в долгожители

Я протиснулся — смех и грех!

Из участника вышел в зрители

Безобразий и зрелищ всех.

И на самом последнем ярусе

Всё, что вижу, опять кляну,

В безнадёге томлюсь и ярости

И не хлопаю никому.

Вновь железные декларации,

Снова прежний служебный раж,

Вновь тюремные декорации,

Да и пьеса одна и та ж.

2001

СМЕРТЬ ХЕМИНГУЭЯ

Это право писателя

Подставлять пуле лоб.

Так что необязательно

Сыпать мненья на гроб.

Это право художника

Знать шесток свой и срок.

И примите как должное.

И поймите как долг.

Никакой здесь корысти,

И не стоит карать:

Это воля артиста

Роли не доиграть.

Если действо без цели

И дерьмо режиссер,

Рухнуть прямо на сцене

Доблесть, а не позор.

1961

СПАСЕНЬЕ

Это ты меня спасла

И от смерти и от жизни,

Полной мелкой укоризны,

Недоверия и зла.

Ты меня спасла одна

От гордыни и от зелья,

От унынья и безделья,

От падения и дна.

И не то, чтобы кляня,

И не то, чтобы неволя

От безволья и подполья

Тоже ты спасла меня.

Что отвечу в смертный час?

Что не горбясь прожил годы,

Но от скорби и невзгоды

Все равно тебя не спас.

В ПОДМОСКОВЬЕ

А. Гастеву

Этот стих тебе с любовью,

Если только разрешишь...

Ты меня из Подмосковья

Перекидывал в Париж.

В той закусочной у пруда

И разбитого шоссе

Возникали, словно чудо,

Тюильри, Шанз-Элизе.

Для стакана выбрав место,

Как факир из рукава,

Ты выхватывал де Местра,

Энгра и Делакруа.

Словно впрямь в Пале-Рояле

Десять лет твоих прошли,

А не на лесоповале

На краю родной земли.

И, глаза устало сузив,

Помрачнев навеселе,

Ты расхваливал французов

За уверенность в себе,

За достоинство и гордость,

Непрощение врагу...

И смолкал, упрямо горбясь,

Словно взвешивал тоску.

Так стоял, как будто грезил,

Хмуро, медленно зверел,

И созвучно «Марсельезе»

На столе стакан звенел.

1966

ВОЗРАСТ СЛУЧЕВСКОГО

Я в летах Случевского:

Недурной поэт

Направленья частного

Был с кадетских лет.

Слышал: будет Лермонтов,

Тот же, дескать, пыл…

Но затем отвергнут он

Чернышевским был.

Мрачная и мерзкая

Подошла пора.

Стал поэт гофмейстером

Царского двора.

Только тем не менее,

Шаткость предрекал

Трону и империи

Штатский генерал….

Я в летах Случевского,

Но не та судьба.

И спросить мне не с кого,

Кроме как с себя.

Больно я разборчивый,

С миром не в ладах,

Вот и на обочине

В жизни и стихах.

23 июля 1995

НАЧАЛО

Я в таком прохлаждался вузе,

Где учили писать стихи.

На собраньях по нитке в узел

Собирали мои грехи.

Выявляли космополитов,

Чтобы щелочью вытравлять,

И с товарищем у пол-литров

Стал я донышки выявлять.

Слава робкой его улыбке,

Что в те годы была светла,

Слава белой как свет бутылке,

Что от подлости сберегла.

Слава девушкам в главном парке,

Бесшабашным студенткам тем,

Что не очень-то были падки

До высокоидейных тем.

Слава юности, что соплива

И наивна была весьма.

Слава армии, что забрила

И в «телятнике» повезла.

И «губе» хвала, где душою

Отдыхал от сплошной «уры»,

И Отечеству, что большое

И припрятало до поры.

1965

ЭСТАКАДА

Я иду по эстакаде —

Эстакада хороша!

Но душа опять в досаде:

За душою ни гроша.

А на эстакаде снегу —

Как на кладбище в селе...

И несладко человеку,

Если сам он по себе.

Я иду замерзши зверски.

Чем-то родственный зверью.

И поскольку больше не с кем,

С эстакадой говорю:

«Лихо ты свое сказала —

Хоть в бетоне, а легка,

Аж до Рижского вокзала

От Сокольников легла!

Перехватывает горло,

Чуть начну про это речь...

Каждому бы так просторно

На сердце навечно лечь!..»

Стих не жалобная книга,

А полундра и аврал!..

Но для праведного крика

Маловато я набрал.

И несу свою бодягу

Никому ни ко двору,

И не ведаю, где лягу,

Если все-таки помру.

1986

РЕВНОСТЬ

Я к нему не ревную,

Пусть он жутко красив

И пусть напропалую

Непослушных разил,

Аж со страстью земною,

Всю округу кляня,

Кто, кричал, не со мною,

Тот, мол, против меня.

Я не то чтобы против

Или там супротив,

Но он жизнь мне испортил

И тебя совратил.

И такого к тому же

Любишь больше отца,

Больше дочки и мужа,

И любви нет конца.

Я уже не терзаюсь

И его не кляну,

Издержал даже зависть,

Не ревную к нему.

И тревогой и болью

Сам себя исказнив,

Все равно я с тобою,

И ты все-таки с ним...

1986

АРЕНА

Я к ночи убегал из дома,

Неслышно прыгал из окна —

Не то мечта, не то истома

Меня в убогий цирк влекла,

Где сразу после акробаток,

Наездниц, фокусниц, жонглерш

Торжествовал мужской порядок,

Хотя и с клоунадой схож.

У шпрехшталмейстера был трубный,

Почти что орудийный бас:

— Иван Максимович Поддубный! —

Он заводил себя и нас —

И чемпион, солист арены,

Страны заслуженный артист,

Хитрил, чтоб не сгубить карьеры,

Под улюлюканье и свист...

А дома, сам с собою ссорясь,

Ворочался я до зари,

И вновь надеялся, что совесть

Прорежется у рефери.

Трезвея от несовершенства

Планеты — мал да не удал —

Что нет величья без мошенства,