Стихи. (В переводах разных авторов)

Клянусь, о Патрик, колоколом медным

Твоим, что был пленен я ликом бледным

И смят волною безудержной страсти!

И я воскликнул: “Ты моя невеста!

Я сотни песен о тебе сложу,

Превознесу тебя своею властью

И пленникам склониться прикажу

Перед тобой, повергнув их во прах

В моих туманных западных краях”.

“Нет, Ойсин, вместе на одном седле[76]

Поскачем сквозь прибой к моей земле!

Там люди усыпальниц не возводят,

И дни бегут напевом беззаботным,

Там ни измен, ни подлости не знают,

И первый цвет любви не увядает;

Из всех зверей, что под луною бродят,

Получишь ты сильнейших гончих сотню,

И сто одежд из шепчущих шелков,

И сто баранов лучших и быков

Белей, чем пена этого прибоя,

Сто луков и мечей, готовых к бою,

Вино и масло, мед и молоко,

И спать ты будешь мирно и легко;

И сотню юных воинов могучих,

Что друг на друга не пойдут войной,

И сотню дев, веселых, словно птицы,

Танцующих порывисто и плавно,

Резвей, чем рыба по теченью мчится,

Покорных и прелестных, ты получишь,

И ты познаешь наслажденья Дану,[77]

И Ниав будешь звать своей женой”.

Она легко вздохнула. “Ну, пора.

Нас ждут любовь, и отдых, и игра

Закатною порой в моей земле,

Когда взойдет луна в вечерней мгле”.

Я сел в седло, и вот, обвив меня

Руками, обняла она меня,

И нежностью окутала меня;

И конь под новой ношею взыграл,

Заржав три раза, нас тряхнул в седле.

Килте, и Финн, и Конан подошли,

Рыдая, и остаться умоляли,

Но им не внемля, прочь мы поскакали

От бренной человеческой земли.

В какой чужой, неведомой стране,

О фении,[78] скитаетесь вы ныне?

Иль призраки вы, белые, как снег,

И ваша кровь пылающая стынет?

Когда-то вы со мной скакали все

По зарослям в предутренней росе,

Охотясь за оленем быстроногим,

Со мною рядом бились в час тревоги,

Заслыша грохот вражеских щитов,

И побеждали тысячи врагов.

Бран, Сгеолан, Ломар! где мне искать

Длинноволосых копьеносцев рать?

Оленя больше не сразит стрела

И всадника не выбьет из седла.

Св. Патрик.

Не хвастайся и не склоняй главы!

Друзья твои проклятые мертвы,

И гончие успели прахом стать.

Ойсин.

Мы мчались, как стрела, по океану;

Не знаю, дни прошли или часы,

И Ниав пела мне напевы Дану,

Струившиеся ливнями росы, -

Печальный смех, нечеловечий звук!

И исцелял страданья нежный круг

Меня обвивших белоснежных рук.

Пронесся мимо нас олень безрогий,

И призрак гончей появился вдруг,

Прозрачный, красноухий, быстроногий,

И дева мчалась по равнине моря,

И яблоко держала золотое,

И юноша прекрасный вслед за нею

С неугасимым пламенем во взоре.

“Родились в землях Дану эти двое

Иль среди смертных знали боль и горе?”

“Не говори о них”, — она шепнула

И, наклонивши голову, вздохнула,

И губ моих коснулся осторожно

Жемчужно-белый перст ее тревожный.

Луна блеснула розой белоснежной

На западе, где солнца таял луч

И громоздились горы белых туч,

Скрывая диск тускнеющий и алый;

И глаже, чем полы в дворцовой зале,[79]

Лежало море, блещущее ровно,

И мы, полны фантазией любовной,

Помчались вновь равниною безбрежной.

И раковина, кольцами свиваясь,

Дремала в бесконечной тишине

И грезила о собственных извивах,

О золотых и синих переливах,

Сияя мягким светом в глубине.

Но вот подул прибрежный легкий ветер,

И пение звучало все ясней

Дыханием тускнеющего света,

Напевом умирающих огней.

И конь ему навстречу побежал

И над безлюдной пустошью заржал;

Как пальцы черные, деревьев хоровод

Повсюду поднялся из теплых вод,

И ветви непрерывно трепетали,

Как будто время мерно отбивали,

Следя за тем, как солнце наклонилось,

И песни леса тихо напевали.

И время наших странствий завершилось.

И, к берегу подъехав, мы узнали

Причину этих трепетов веселых -

То меж деревьев стайки птиц порхали

И на ветвях роились, будто пчелы;

И сотни птиц стояли у воды, -

Как будто капли радуги застыли, -

И, красотою собственной горды,

Смотрелись в гладь зеркального залива,

И заливались щебетом счастливым,

И с пурпурною глубью говорили;

Изогнутые дивно корабли,

Качаясь на волнах, проплыли мимо,

Украшены фигурами резными, -

Выпь, горностай и лебеди вдали

Ликующие, гордые прошли;

И там, где лес и воды повстречались,

Мы привязали жеребца гнедого,

И губы Ниав трижды извлекли

Веселый звук серебряного рога.

И мы в ответ услышали шуршанье:

Из дикой чащи, из листвы густой

К нам юноши и девы приближались;

И видели мы веток колыханье;

Они бежали радостной толпой

На зов, и нежно за руки держались,

И пели, дивно пели без конца;

Из шелка золотого одеянья

Сияли оперением румяным,

И светел был молочный цвет лица;

А мой дорожный плащ померк в пыли

Для смертных предназначенной земли.

Они его коснулись удивленно,

И смех звучал прибоем отдаленным.

Но Ниав с неожиданным страданьем

Насмешникам велела замолчать.

И юноши, и девы обернулись,

Склонившись, нежных рук ее коснулись

И стали неустанно целовать

Ее ладонь и кромку одеянья.

Она велела проводить нас в зал,

Где Энгус вечно спал и видел сны -

Волшебный сон до истеченья срока,

Когда погаснет в небе свет луны.

Нас повели по сумрачным дорогам,

Где каждый лист росинками дрожал,

Где с каждым часом на ползучих травах

Рождался новый пышный цвет кровавый.

И вновь нежданно нежный смех слетел

С их уст, и каждый песню вновь запел,

И темный лес в ответ им прошумел.

И голоса сливались гармонично