Стихия Перемен

За ним никто не шел. Слежка отсутствовала. Значит, наверное, можно идти. Наверное, потому что Хруф никогда и ни в чем не был уверен полностью. Ни в информации которую ему приходилось для верности передавать лично. Ни в своих работодателях, которых он менял чаще чем барышня перчатки. Ни даже в себе. Ибо имел массу противоречивых привычек. Изменялся постоянно. И был этому несказанно рад. Благодаря этому несравненному качеству, заменяющему пресловутую интуицию, Хруф оставался жив. В отличие от многих своих работодателей. Даже Крысы, с которыми он, случалось, работал бок о бок, не могли похвастаться такой живучестью. Таким чутьем.

«Нужно соскакивать, — думал он, в шестой раз проверяя отсутствие слежки, — если я так тревожусь, нужно уходить. Рвать контракт. Избавляться от всех старых связей. И на дно. Куда-нибудь на южное побережье Балбараша. Или вообще, на другой конец материка. Та же Гельсия. Карликовое государство, отделившееся от Балбараша, но зато какое! Ни магов! Ни политиков! Виноградники, пальмовое масло. Зеленые три четверти года деревья! Красивые и доступные аборигенки! Самое тихое место на свете. Идеально для таких как я».

Возле мазанного серой глиной дома, ничем не выделяющегося среди других, таких же на самой бедной из улиц города Хруф встал, разглядывая темное с заколоченными ставнями окно. Дорожка от калитки аккуратно подметена. Дворик пуст. Над карнизом натянута забытая хозяином бельевая веревка. Все нормально.

Он повернул голову влево, заметив некое движение в том конце улицы. Через дорогу переезжала громыхая несмазанными ободами крытая повозка с выцветшим серым куполом. Стершимися буквами на борту было что-то написано. Из-за дрянного качества надписи, прочесть её было невозможно.

«Приехал кто-то? Хм. Мне казалось они тут все драпануть готовы. Сидят, трясутся, зубами щелкают».

Это была правда. Пока Хруф шел через городок, предусмотрительно оставив коня в постоялом дворе, с единственной приличной тут конюшней, он видел немало люду идущего с разного рода заплечными мешками, вьюгами, свертками. По всему выходило, что горожане готовы бежать от страха куда глаза глядят.

И тут повозка. Издалека — это понятно по усталым коням. Неспроста. Хруф ощутил предательскую тревогу. Уходить надо. Уходить. И подвести работодательницу? Он уже кое-что выяснил о ней. И её хозяине. Для этого не нужно было собирать особые сведенья. Хватало страшных сказок. Посмотреть на тех же дальноглядов. Они несомненно прошли через руки Саламата Черного, прежде чем стали такими. Вряд ли по своей воле.

Уйди он сейчас, от самого порога и станет личным врагом сумасшедшего алхимика. Дадут ли ему уйти? Или сделают таким же как многие другие прислужники Саламата?

Хруф снова посмотрел в конец улицы. Там уже давно было пусто. Он открыл калитку и пошел к дому. Привычно достал из-за косяка ключ, отперев хлипкую с виду дверь и зашел внутрь, пропуская вперед извивы холодного воздуха.

Две комнаты. Скудная утварь, тихо коптящая гарью стены печка, сети паутины висящие под потолком — работа поколений пауков. Избушка для забредшего на ночь нищего. Так во всяком случае могли бы подумать случайные воры. Не додумайся они простучать стены на предмет тайников.

И не встреть они внутри привратника. Бугрящаяся мышцами спина и криво сидящая на гнутой шее голова с мощной выдающейся нижней челюстью, мерно поглощающей жидковатый бульон из деревянной лоханки. Хруф удостоился короткого кивка из-за раздувшегося плеча и местный смотритель вернулся к обеду. Сколько себя помнил Хруф этот человекоподобный всегда что-то ел. Каждый визит он просто сидел на колченогом стуле у печи, заставленной дрянными горшками и плошками. И ел. Ни разу не сказав хоть сколько-нибудь значимого слова. За него все говорил прислоненный к стене тяжелый боевой молот, похожий на огромную кость какого-то животного.

— Мое почтение, милостивцы, — с лебезящей вежливостью поздоровался Хруф, бочком входя в потайную комнату, спрятанную за стеной утлой спаленки с одной лишь кроватью на подгнивших ножках.

Он хорошо изучил повадки обреченных скрываться в затхлых подвалах и тайниках существ. Им, болезненно проводящим жизнь в наблюдении за другими очень нравилось чувствовать себя значимыми. Хоть сколько-то.

Сумрак переполненной пылью комнатки замазывал очертания четверых сидящих в тяжелых креслах на гнутых ножках людей. Темнота хорошо умеет обманывать других. Но иногда, она нужна чтобы обманывать себя, когда видя рядом с собой чудовище знаешь, что выглядишь так же.

Непонятная прихоть того, кто предпочитал называться вахрасагэром, наградила дальноглядов целой массой особенностей не нужных при их непосредственном занятии. Длинные, почти негнущиеся пальцы, оканчивающиеся белесыми костяными когтями. Худые абсолютно безволосые тела, точно вытянутые на дыбе с неприятной красно-серой кожей. Круглые макушки безухих голов с непомерно широкими разрезами ртов.

И отсутствие глаз. Черные ямы, скрывающиеся в густой тени. Отвратительно?