Стихийное бедствие

— Не выводите меня из себя, пустомеля! Вы довели меня до того, что я запросто могу вас убить.

Уверяю, мне это ничего не стоит. — Она пыталась держать себя в руках, но даже пальцы ее дрожали от гнева.

Она видела, какое впечатление произвели ее слова на Галину Ивановну, и удивлялась самой себе. Никогда прежде она ни на кого не набрасывалась с такой яростью и решимостью. Слишком долго профессиональная выучка заставляла ее сдерживать свои чувства. Ведь даже встретив Костина, она никак не показала, что очень рада видеть его. И она сказала не правду Максиму. Ну, о том, что в Хороге у них ничего не было. Анюта влюбилась в Костина без памяти, с первого взгляда, с первого слова, обращенного к ней. И у них было всего три дня. Три дня безумной, никогда прежде не испытанной страсти. В ресторане Костин моментально узнал ее, но не показал виду, не выдал ни единым словом, что они были когда-то близки. И это поначалу обидело Анюту, а потом она поняла: что Юрий Иванович не хотел становиться яблоком раздора. А она так и не успела объяснить ему, что Максим был для нее всего лишь отдушиной в череде серых, тоскливых будней…

И тоска по несбывшейся любви, замешанная на усталости и тревоге за судьбу любимого человека, вдруг вылилась в эту необузданную ярость. Анюта с наслаждением выплескивала эту ярость на совершенно негодную и непорядочную бабу. Девушка чувствовала в ней скрытую опасность, но понимала, что в данный момент она гораздо сильнее и увереннее этой сволочной тетки с перекошенным от страха лицом. Анюта смотрела на ее оплывшее тело, двойной подбородок, презрительно-хитроватый взгляд и даже представить себе не могла, что кто-то мог любить эту фурию, нежно обнимать ее толстые плечи, целовать тонкие губы… Но дело даже не в фигуре, а в сути. Галина Ивановна никак не вписывалась в образ любящей, готовой жертвовать всем ради любви женщины… Нет, она скорее зубами порвет, чем что-то отдаст…

Анюта отвернулась от хохлушки и вновь посмотрела в щель. Снаружи ничего не изменилось. Все так же сновали взад-вперед солдаты, выкрикивали приказы командиры; их, впрочем, мало кто слушал и еще меньше подчинялся. Грузовиков, правда, поубавилось. Две машины, густо облепленные людьми, медленно поднимались по дороге, ведущей из карьера.

Никто по-прежнему не обращал внимания на их сараюшку. Анюта отошла от двери и решила осмотреть раны на ногах. От солдатских штыков. Она выдернула из рук Галины Ивановны сумочку, которую та прижимала к груди, и вывалила ее содержимое на один из ящиков, валявшихся в углу сарая. Среди обычного женского барахла — помады, туши для ресниц, расчески, пудреницы с зеркальцем, ручки, записной книжки и кошелька, где оказалось довольно много денег: украинские гривны, российские сторублевки и триста долларов мелкими купюрами, — Анюта обнаружила пузырек с аспирином, пакет женских прокладок и несвежий носовой платок со следами губной помады. Все пропахло старой пудрой и дешевыми духами.

Галина Ивановна молча наблюдала, как Анюта роется в содержимом ее сумки. Девушка заметила ее взгляд и с издевкой сказала:

— Не бойтесь, кошелек я не трону! — Штыковые порезы оказались неглубокими, но они все еще кровоточили, а при такой жаре могли быстро загноиться. Анюта вытерла кровь прокладками, оторвала от подола рубахи две длинные ленты и, как могла, перевязала раны. Затем натянула джинсы, взяла пузырек, вытряхнула на ладонь две таблетки и с трудом, но проглотила их без воды. — Не стройте из себя мокрую курицу, обработайте раны, — приказала она Галине Ивановне и бросила ей на колени оставшиеся прокладки, носовой платок и пузырек с аспирином.

Анюта опять довольно долго наблюдала за тем, что происходит снаружи. Тени откосов и бетонных столбов разрушенной войной линии электропередачи стали короче. Она поняла, что приближается полдень. Жара становилась невыносимой. Пот струился у Анюты по лицу и ложбинке на спине.

Наконец ей надоело пустое созерцание. Тем более, что ничего нового за стенами их тюрьмы не происходило. Анюта отошла от двери и принялась обследовать сарай изнутри, Галина Ивановна молча сидела в своем углу. Прокладки, платок и пузырек с аспирином лежали у нее на коленях, и она, кажется, даже не притронулась к ним. Женщина уставилась выпученными от страха глазами в одну точку и только слегка шевелила губами. Вероятно, молилась.

Но это было гораздо лучше, чем слушать ее истеричные визги.

Демонстративно не обращая на нее внимания, Анюта обошла по периметру их убогую хижину, проверила ящики. Они оказались пустыми. Но за старым стеллажом она обнаружила ручной, похоже кузнечный, молот и кирку. И то и другое в приличном состоянии.