Стихотворения

Сон у меня плохой. И если, после того как я засну, меня разбудить, то потом уже ни о каком засыпании не может быть даже речи. Поэтому, чтобы страстные кавказцы меня не разбудили, я терпеливо лежал перед открытой дверью балкона и ждал, когда вдали послышатся мужской хохот, женские взвизгивания, притоптывания, прихлопывания, что-то вроде лезгинки на ходу. И только после того, как друзья-соблазнители уводили своих жертв внутрь здания, я мог, облегченно вздохнув, погрузиться в объятия Морфея. Наконец администрации надоели эти ночные приходы и шумная гульба. Дирекция распорядилась девиц в здание по ночам не пускать. Но бурных соблазнителей и весельчаков это обстоятельство ничуть не обескуражило. Они придумали такой выход из положения. Сами заходили в корпус, а девиц стали втаскивать в окошко, благо жили страстные кавказцы на первом этаже.

Где-то в середине сезона случилось неожиданное: от переутомления и перенапряжения на эротическом фронте Рафик днем прямо посреди Дома творчества на дорожке упал и потерял сознание! Медработники его отпоили, откачали и велели ровно неделю сидеть дома и никуда не отлучаться. Вот я иду днем обедать, а Рафик сидит внизу на веранде с головой, завязанной полотенцем, томный и грустный. Увидев меня, здоровается тихим, расслабленным голосом:

— Здравствуйте, Эдвард Аркадьевич! Как здоровье?

— Да мое-то что?! Вот как ваше, Рафик? Вы, говорят, рухнули на боевом посту?

— Да, Эдвард Аркадьевич, — с тихим вздохом доверительно говорит Рафик. — Немножко, кажется, творчески переутомился.

У столовой встречаю Г. Ж. Говорю ему:

— Итак, дорогой Г. Ж., друг ваш заболел. Так что придется вам недельку попоститься. Отдохнуть от ваших девиц, пока Рафик не поправится.

Г. Ж. даже задохнулся от удивления:

— Эдуард Аркадьевич! Дорогой друг! Да вы что?! Как это отдохнуть? Наоборот, на меня теперь ложится двойная нагрузка: за себя и за друга! Разве можно сдавать позиции? Никогда в жизни!

Спустя какое-то время гуляю я с супругой по дорожкам Дома творчества, и вдруг подходит Г. Ж. Улыбается ослепительно и говорит:

— Вы разрешите, я погуляю вместе с вами немного?

Спрашиваю:

— Послушайте, Г. Ж., у вас, кажется, в комнате была барышня. Вы ее уже отпустили домой?

Хохочет:

— Да что вы, Эдуард Аркадьевич! Зачем отпустил! Ни в коем случае! Я просто закрыл ее на замок. Я ведь тоже не железный, надо нэмного отдохнуть. А чтобы барышня нэ сбежала, закрывал ее на замок. Пусть нэмного поскучает, пока я немножко отдохну. Я ведь тоже нэ машина! Вэрно?!!

Однажды посреди ночи возле нашего корпуса раздался какой-то женский визг и потом возня. Но наши кавказцы были тут, как я думаю, ни при чем. Из соседнего корпуса выскочил отдыхавший там милиционер Коля, что-то громко крикнул, и дорожка опустела. Никого. А утром все увидели посреди песчаной дорожки новые шелковые женские трусики. Татарская поэтесса Марзия Файзуллина осмотрела находку и с грустью изрекла: «Вот я уже двадцать лет член Союза писателей, а у меня таких отличных трусиков еще нет. А тут какая-то паршивая потаскушка, и вот такие наряды под платьем!»

Я спрашиваю Г. Ж.:

— Простите, а случайно это не вы виновник ночного происшествия?

И Г. Ж. ответил мне, я бы сказал, классической фразой:

— Эдуард Аркадьевич, надо быть скромным! От неожиданности я потерял дар речи, а потом стал бурно смеяться:

— Простите, Г. Ж., но из ваших уст слова о скромности — это какой-то анахронизм.

Он понял, о чем идет речь, и весело улыбнулся:

— Нэт, Эдуард Аркадьевич, вы мнэ нэ так поняли. Я говорю, надо быть скромным в том смысле, что силу нэ надо никогда применять. Нужно так дэлат, чтобы женщина сама с удовольствием выполняла твои желания! Понимаете, с удовольствием!

И тем не менее слова из уст Г. Ж.: «Надо быть скромным!» я запомнил, кажется, на всю жизнь!

А спустя года два или три я встретился с Рафиком уже в другом Доме творчества писателей, в Переделкине под Москвой. Разговорились. И я спросил Рафика:

— Простите, но вы, насколько я знаю, большой друг Г. Ж.? Скажите, как он поживает?

И Рафик, забыв, очевидно, что я был вместе с ним в Доме творчества в Ялте и отлично знаю о его бурных эротических делах, светским тоном, мягко и приветливо мне сказал:

— Да, Эдвард Аркадьевич. Вы правы. Мы действительно знаем друг друга. Г. Ж. хороший человек и поэт прекрасный, но есть у него один недостаток: он с женщинами очень уж неразборчив!

И тут я снова чуть не грохнулся в обморок, как он когда-то в Ялте. Очевидно, Рафик забыл, что я был с ним в Ялте и отлично помню, как «бывший турецкий гость» был ежедневным, а точнее, ежевечерним посетителем ялтинской набережной, где они с Г. Ж. действительно без малейшего разбора вылавливали самых доступных девиц!!! Кстати, я еще тогда спросил у Рафика:

— Простите, ребята, а вы не боитесь какого-нибудь сюрприза, который так легко тут приобрести?

Рафик покровительственно ответил:

— Нэт, Эдвард Аркадьевич! Мы же нэ маленькие дети. Мы принимаем необходимые меры защиты. Если хотите, могу рассказать в удобное для вас время.

Но я не воспользовался его советом.

5 августа 1969 года.