Я открываю солнцу грудь.«Чахотка», — доктор говорит…Пусть лижет солнце эту грудь,Она от прежних ран болит.Ну что ж, ей надо отдохнуть.И солнцем вновь она блеснет…На белом камне я сижу,Мне слышится весны поход —Идут деревья, ветры ржут…Преступен разве отдых мой?Дышу я теплотой ночей,Готовящих работу дней…Я взял свое от войн и гроз.Зачем же не смеяться мне,Прошедшему сквозь грохот гроз,Когда весна, сломав мороз,Скачет, как бешеный снеговой поток?Скачет, как бешеный снеговой поток,Кружится безумный водоворот.Тонкий, как кружево, как пушок,Челтыр-челтыр[1] — ломается ледОт жара-богатыря — весны…В небе лазурном, как взор Сарвар,Тихая тень облаков-ресницРасходится, задрожав сперва,Лаская уколами небосклон…Ну как мне не радоваться и не петь,Как можно грустить, когда день — как звон,Как песня, как музыка и как мед!За то, чтобы крикнуть идущим дням:«Эти вёсны нам принадлежат!», —Я легкое отдал, я жизнь отдам,Не оборачиваясь назад…Я радуюсь дрожанью вен, —Весна по руслам их течет.И я кричу: «Ломая плен,Не кровь ли двинулась вперед,В днепровский яростный поход,Трудом вскипает и поет?!.»«Чахотка», — доктор говорит…Неправ он: это гул годин,Которые, теснясь в груди,Хранят походов грозный ритмИ пламя флагов впереди.