Стихотворения

Все это очень трудно показать наглядно и точно, речь идет о тончайших и к тому же таящихся в глубине поэтической реальности моментах. Повторю еще раз, что внутренний смысл начальной строки по-настоящему открывается, конечно, не сразу, а лишь после восприятия стихотворения в его целостности или даже на фоне всей поэзии Николая Рубцова. Но, войдя в атмосферу стихотворения (и поэзии в целом), мы схватываем и относительно самостоятельный смысл зачина. Тогда нам становится внятным тот особенный, внутренний «язык», в котором органически слиты голос человека и голос мира. Сущность заключена не в объективном образе и не в субъективном, личном слове, а в глубинном движении, воплощающем событие человека и мира:

Как далеко дороги пролегли!

Вполне понятно, что, характеризуя своеобразные зачины поэта, мы затронули лишь одно частное проявление сути дела (к тому же далеко не все стихи Николая Рубцова имеют подобные зачины). Но естественно было начать с «проблемы первой строки». Обратимся теперь к другим сторонам творчества поэта, в которых его суть выступит, надеюсь, более отчетливо и основательно.

* * *

В свое время Анатолий Передреев заметил, что в поэзии Николая Рубцова почти отсутствует цвет. Это, между прочим, явно согласуется с тем, что в стихах поэта, как уже говорилось, почти нет пейзажа (который чаще всего связан с цветом, с красками).

Да, в стихах Николая Рубцова крайне мало слов, обозначающих цвет³⁰. В большинстве его известнейших стихотворений вообще нет каких-либо «красок».

Но это еще не все. Подавляющее большинство «цветовых» слов выступают у Рубцова либо в устойчивых традиционных сочетаниях, где они в силу их привычности ощущаются очень слабо («синее небо», «небесные синие своды», «синие небеса», «просинь неба», «синенький платочек», «зеленый луг», «зеленые чащи», «зеленый пруд», «зеленая гора», «зеленый простор», «зеленая трава», «зеленеющие сады», «позеленевшая крыша», «зеленый дворик», «желтые листья», «желтые поля», «желтый листопад», «желтый куст», «желтеющая глина», «багряный лист», «багряная роща», «багряный лес» (дважды), «багряные ивы», «багряный садик», «голубое небо», «голубые небеса», «золотой пунш» и т. д.), либо не в цветовом, а в оценочном или «символическом» смысле («золотой сон», фольклорное «красное солнце», «голубые глаза вечности», «седой холм», «златогривый конь» и т. п.), либо, наконец, как обозначения вида, «сорта» явлений («красная смородина», «гнедой конь», «красное вино» и т. д.)³¹.

Собственно цветовые (то есть действительно дающие ощущение цвета) детали в стихах Рубцова можно буквально сосчитать по пальцам («небо с прозеленью», «желтый рой» огней, «бурая листва», «оловянное небо», «малиновые перья» заката). И в целостности его поэзии эти цветовые мазки почти не заметны — их слишком мало.

Это отсутствие цвета, конечно же, не случайно. Я бы даже сказал, что как раз те очень немногие цветовые детали, которые все же есть в некоторых стихах Николая Рубцова, имеют случайный характер. Их могло бы и не быть, ибо поэт явно не ставил перед собой изобразительных задач.

Итак, цвет не играет сколько-нибудь существенной роли в поэзии Николая Рубцова, и в этом, между прочим, состоит одно из коренных ее отличий от поэзии Есенина, переполненной цветом. Но отсутствие цвета как бы возмещается пронизывающей рубцовскую поэзию стихией света.

Об этом верно и интересно написал Валерий Дементьев в своей работе «Предвечернее Николая Рубцова». Отметив, что «особенный отклик» находило у Рубцова еще в молодости высказывание Блока (из его статьи 1905 года «Слова и краски») — «Действие света и цвета освободительно. Оно улегчает душу, рождает прекрасную мысль», — критик пишет: «Освободительное действие света Рубцов ощущал с наибольшей полнотой и силой... в неуловимом, зыбком переходе «дня к ночи». Его «северные пейзажи»³² характерны этим неуловимым скольжением солнечных лучей откуда-то с края земли. В таких предвечерних лучах все казалось таинственным, все приобретало двойственный — реальный и призрачный — вид.

Слава тебе, поднебесный Радостный краткий покой!

Рубцов шел на поразительное обновление языка, чтобы передать свое переживание природы:

Когда заря смеркается и брезжит...

Обычно говорят «брезжит» утренняя заря или рассвет, однако поэт не нарушил смысловых норм родного языка, ибо «брезжит» — это одновременно и слабо светится, распространяет слабый свет. С таких слабо светящихся, люминесцентных красок начинаются многие стихи Николая Рубцова... Свет и цвет действительно «улегчили» душу поэта»³³.

Критик напрасно говорит здесь не только о свете, ноио цвете и красках, которые, как мы видели, не играют сколько-нибудь заметной роли в поэзии Николая Рубцова. Впрочем, Валерий Дементьев, по сути дела, размышляет именно и только о стихии света, о его зыбких, неуловимых переходах и скольжении, о его лучах, о его таинственном и двойственном воздействии. И это размышление схватывает очень существенную сторону поэтического мира Николая Рубцова.