Стихотворения

В 1779 году на страницах «Санктпетербургского вестника», наряду с надписью к портрету Ломоносова, появляется державинская же надпись к портрету Кантемира, заканчивающаяся строками: «Старинный слог его достоинств не умалит. Порок! не подходи: сей взор тебя ужалит». В устах будущего автора «Фелицы» одновременное и одинаково высокое одобрение двух в известной мере литературных антиподов — поэта-одописца и поэта-сатирика — весьма знаменательно: в предшествующей Державину русской поэзии одическое и сатирическое начала были строго отграничены друг от друга в жанровом отношении. Создать некий промежуточный, смешанный жанр попытался за несколько лет до «Фелицы» один из уже известных нам ближайших друзей и советчиков Державина, В. В. Капнист, в своей нашумевшей и подвергшейся ожесточенным нападкам со стороны реакционного лагеря литературы «Сатире I», опубликованной в той же июньской книжке «Санктпетербургского вестника» 1778 года, в которой было напечатано и первое в этом журнале стихотворение Державина. В традиционную форму стихотворной сатиры Капнист, наряду с обличениями общественного злонравия, неправосудия, взяточничества, включил чисто одический мотив — похвалы по адресу «просвещенной», счастливящей народ своими благодетельными мероприятиями монархини — Екатерины II.

Державин считал «Сатиру I» одним из лучших произведений молодого поэта (список ее имеется в бумагах Державина). И он, несомненно, учел своеобразный опыт Капниста, когда через несколько лет после этого начал писать свою «Фелицу». Не мог он не учесть и весьма неприятную для автора реакцию, вызванную «Сатирой I» и заставившую Капниста вовсе отказаться от писания дальнейших сатир (при позднейшей перепечатке этого своего произведения он демонстративно назвал его «Сатира первая и последняя»). Конечно, не забыл Державин и своей собственной недавней и неудачной попытки опубликовать обличительное переложение 81-го псалма. Все это, несомненно, могло явиться одной из причин того, что он решил создать свое новое произведение не в форме сатиры с элементами одического славословия, как это было у Капниста, а, наоборот, в форме оды-сатиры. Вместе с тем Державин продвинулся гораздо решительнее, дальше и, главное, с неизмеримо большими художественными достижениями по только еще нащупывавшемуся Капнистом новому пути.

Основная установка «Фелицы», написанной в традиционной стиховой форме од Ломоносова — четырехстопным ямбом, десятистишными строфами, — совпадает с установкой хвалебной оды обычного типа. Под именем Фелицы поэт, как это было всем очевидно, воспевает царствующую монархиню — Екатерину II. Однако в этом произведении Державина еще ощутимее, чем в «Стихах на рождение в Севере порфирородного отрока», меняется «поза» певца в отношении предмета его воспевания. Многочисленных «подносителей хвалебных од» Державин пренебрежительно уподоблял «нищим, сидящим с простертыми руками и ковшичками на мостах и воспевающим богатырей, которых они нимало или и вовсе не знают» (3, 608). Сам он в своей новой оде порой по-старому наделяет ту, к кому она обращена, «богоподобными» атрибутами; но отношение автора к его Фелице, при всей почтительности, не лишено в то же время некоторой шутливой короткости, воспринятой иными почти как фамильярность.

Екатерина II, сознавая все растущее общественное значение литературы и стремясь придать ей надлежащий, с ее точки зрения, характер, неоднократно выступала в качестве литератора. Одним из произведений Екатерины — «Сказкой о царевиче Хлоре» — прямо и подсказан Державину образ Фелицы, Уже одна эта связь оды Державина с произведением самой императрицы, явно и нарочито подчеркиваемая поэтом, ставила обоих авторов в какой-то мере в равное положение и, во всяком случае, снимала тот «пафос расстояния» между «земной богиней» и ее певцом, который столь резко чувствовался в традиционных хвалебных одах.