Любезный человек и живописец граций, Скажи мне, кто тебя учил: Албан или Гораций, —Когда ты живопись с поэзиею слил И мать любви великолепноЗаставил с негою носиться по волнам Или велел несчетным женихамВздыхать и Душеньке молиться раболепно? Твой Гений так хотел, Душою мягкой одаренный, И стихотворец, им вперенный,Писал, что друг его невидимый велел. В сии минуты восхищенья, Конечно, Богданович, тыИмел перед собой понятье красоты И бытия живейши ощущенья,Конечно, счастлив был дыханием мечты.Ах, некогда и я, хоть не с твоим талантом,В обманах сладких вел свои спокойны дниИ, уклонялся военныя брони, Во пиитической сениМечтал Авзонию с Евандром и Паллантом,Ентеллом брошены в средину кистени —Мечты Вергилия, боготворенна ДантомИ подраженного Ринальдовым певцом.Я предлагал себе быть их учеником,Ко добродетели имел благоговенье. Пороком менее влеком,Прекрасного почти я видел откровенье;Я был величествен: я был в повиновеньеМоральныя души, и чувством, языком<...>11 июля 1782
Доратом быть! какое заблужденьеТворить стишки, сияющи умом.Сей легкий смех, сей вкус во обхожденьеКто даст мне их? Доратовым перомАмур писал свое изображенье.Он снял с него одиножды шеломИ граций дал ему в повиновенье;И жрец его, ушедший в преселеньеНа Стиксов брег, живет в приосененьеС Овидием и Тейским стариком,Душ легких сонм их слушая во мленье.Мне быть нельзя его учеником.Принадлежа по случаю ко скопуМедлительных, безогненных особ,Которые рифмуют, сморща лоб, —В сердитый час я видел Каллиопу.Свирель моя, служившая Циклопу,Приводит нимф испужанных в озноб.Сношенья нет от кедра ко иссопу.Мгновенья плод, приятные стишкиРождаются в большом прекрасном светеИ так, как он, свободны и легки;Как бабочки в роскошном лете,Летают вкруг, садятся на цветки,Но на одном не могут быть предмете.Счастливы те, которы цвет умаСоединить умели с рассужденьем:Знаток на них взирает с снисхожденьем,Красавица читает их сама.1782