Стихотворения

О юность! зрелище явившая мне света,
Преддверье, может быть, ненастливого лета,
Исшед из области волшебной твоея,
Угрюмой странствую пустыней жития
И, робко преходя к явленью от явленья,
Всей траты моея питаю сожаленья.

Неудовольствия из сердца льется ток,

И каждый час родит роптание на рок.
Вотще ко мягкости я сердца прибегаю,
Печали терние с усильем исторгаю,
Но умиления не нахожу того,
Что сердца счастием бывало моего.
Во узничестве негр ожесточенный, дикой,
Став европейскою добычей и уликой,
Безжалостно в страны чуждые преселен
Из отческих дубрав и вечно ясных сцен,
Во мраке гор свои воспоминает степи
И, потрясаючи звена тяжелой цепи,
Запекшимись усты струящись слезы пьет,
Во узах движется и ими воздух бьет.
Воспоминания отечества, семейства
И вображение, что жертвой он злодейства,
Съедают мужество в убежищах его,
Доколе наконец не станет ничего,
Что б человечества являло хоть упадок.

Но, затмеваючи мечтаньями порядок,

Куда неровный слог мою заводит речь,
Нетщательным стихам дая свободу течь?
Во юности моей сколь было мне удобно
Стихосложения красами мысль облечь,
Из сердца полного подобие извлечь,
Природу в целом зреть и зреть ее подробно,
Раденье чествовать ее благоутробно!
Во всё вступалася чувствительность моя,
И, боле живучи, был боле счастлив я.
Желанье славы знал: желание незлобно
И душу возбудить к деяниям способно.
К бессмертным очи я картинам пригвождал,
В которых через Стикс Енея спровождал
Твой пастырь, Мантуа, чувствительный, стыдливый,
Когда согласную свирель он надувал,
Но грозный, как Гомер, с трубою горделивой
Над оставляемой отеческою нивой.

Я помню, что тогда, без сил, без образца,

Нетерпеливое познал я побужденье
В служенье чистых муз истратить жизни бденье
И, песньми воспален российского певца,
Со тщаньем воспитал душевно заблужденье
Услышать гордое название творца.

Пекущейся потом воззрением судьбины,

Как некий слабый злак, проникнувший из тины,
Что пахаря рукой или отлитьем волн
Живяе прозябет, дыханьем чистым полн,
Свободен окончать в далеких ве́сях странство,
Петрополь я узрел, и радостей пиянство
Из чаши полныя, счастливый отрок, пил.
Мнил розы попирать, где только я ступил,
На каждой находил стезе очарованья,
Дань сердца низлагал пред стопы дарованья.
Надежда, что в сердцах у юношей живет,
Мечтаниями мне наполнила весь свет.
Всех другом быть хотел, со всеми соглашался,
Всё чувствовать, всё знать и делать покушался.

Со откровением дотоль нечувствованных сил

На что свой алчущий я взор ни преносил,
Знаменовалось всё присутством восхищенья.
Надежды счастия, надежды просвещенья,
Искусства здания, знакомства, суеты
И добродетели высокие черты
Глубокие в душе влиянья оставляли.
Все действия мои восторг знаменовали.
Я плакал сладостно, Дмитревский, в первый раз
Твой сердцу сродственный, волшебный слыша глас,
Трепеща, спровождал твое рукодвиженье,
Всесильно быстрое делил обвороженье
Неудовольственной и ропщущей любви
Иль стужу ужаса, лиющусь по крови.

Вливались по чреде во чувства обольщенны

То Метастазьевы творения священны,
Точащи сладостна витийствия соты,
В которых таяла, о Бонафини, ты!
То Колтелиньевы разительны черты,
Восторга полными согласьями одеты,
<Заченьшимись> в душе премрачного Траеты.

Наставлен чтением, иль лучше — обольщен,

При слове «отчество» я зрелся восхищен
И образ оного мечтательный составил
Из черт, которые в душе моей оставил
Певец величия, героев и заслуг,
Что был Шувалова любимец или друг.

Могу ль здесь посвятить жаления той тени,

Котора, в злачные сходя блаженных сени,
Прекрасной музою была спровождена
И, жизни видя нить, скользящу с вретена,
Не возлагаючи на очи покрывала,
Влияния души своей начертавала.
Изобретатель игр и резвых чертежей,
Где им рисованы игрок и Елисей,
Являющий черты, изъяты из Вергилья,
Он быстро преходил и будто без усилья
К восторгам, коими дух Пиндаров горел,
И лирою его Екатерину пел.
Обильные красы, в душе его хранимы,
В стенаньях сладостно лились Иеронимы.
Под кистию его Овидий оживал.
И что бы письменам еще он даровал,
Когда б, не похищен нечаянной волною,
Он юность превзошел премудрой сединою.
Итак, уж сотворял себе он кисти вновь
И песнью посвящал небесную любовь
И граций нравственных, которых прелесть зрима
Тобой иль равными тебе, о Диотима!

Ах! он не воспрещал исканиям моим

Без хитрости ему пред очи представляться,
Стеснятися толпой, чтоб к сердцу устремляться, —
Он делал более и, чувствием водим,
Со снисхождением ответствовал он им.

Вообразите же, коль можно, ощущенья

Пиита-юноши, которому во слух
Катятся радости и гласы ободренья.
Усилен, осиян сей честью защищенья,
Во полноту свою тогда восходит дух
И совершаются златые сновиденья,
Тогда подъемлются безропотные бденья
И оставляется во полночь льстящий пух.
Творишь, восторга полн, и сладки изумленья
Влекут перед тебя готовы умиленья.

Но, юноши, чтоб огнь сей в персях не потух,

Блюдитесь пагубных начал прикосновенья.
Такая ж быль и мой недолог славы сон,
И дар я чувствовал, чтоб знать сговор.
Еще пристрастие к искусству сохраняю,
И кажется, что дух восторгом наполняю,
Твоей священныя внимая звук трубы,
Увенчанный певец казанския судьбы!
С твоей прелестною Сумбекою в изгнанье
Я слышу волжских нимф безгласное стенанье
И верю каждому волшебству чудеси,
Когда до третьего взлетаю небеси;
До преисподнего спускаешься помоста —
Ты вырываешь кисть из рук у Ариоста,
Животворящу кисть, которыя черты
И в своенравиях не тратят красоты;
Но дух мой твоего внушенья недостоин:
В сени знамен твоих последний самый воин,
Меж тем как за тобой идти боюсь,
В бесславной праздности я ныне остаюсь.
Ах, долго, долго ль так и мне себя томить,
Теряя дни мои во праздности поносной?
О размышление, приди ты жизни косной!1780