Вечерний звон, вечерний звон, —Как много дум наводит он!Не тот, что на закате дняГудит в стенах монастыря,Но тот, что пасмурной поройПоется девой молодой…Вечерний звон, вечерний звон, —Как много дум наводит он!Как он мучителен и мил!Как он мне чувства возмутил,Когда впервые звук егоКоснулся слуха моего!..То был не звук, но глас страстей,То говор был с душой моей!Вечерний звон, вечерний звон, —Как много дум наводит он!Все вторило в природе ей:Луна средь облачных зыбей,Пустыня в сумрачной тишиИ ропот девственной души,Терзаемой любви тоской,И очи, полные слезой!..Вечерний звон, вечерний звон, —Как много дум наводит он!1830-е гг.
Как интересна наша Маша!Как исстрадалася по Мише!Но отчего же ехать к МашеТак медлит долговязый Миша?Быть может, занимаясь Машей,На сахарном заводе МишаГотовит карамельки Маше, —Но станется и то, что МишаЗабыл о нашей бедной Маше.И, может быть, неверный МишаЦелует уж другую Машу,Вы знаете какую, — Миша!Опомнись, Миша! — наша МашаЖива лишь памятью о Мише,А новая красотка МашаГрызет одни конфеты Миши —Грызет, как их грызут все МашиВ провинциях, где ныне Миша,И в ус не дует эта Маша,Что слаще их лобзанья Миши!Когда, когда же к нашей МашеТы возвратишься, длинный Миша,И сквозь очки увидишь Машу —Глядящую в лорнет на Мишу?..1830-е гг.
Кто знает нашу богомолку,Тот с ней узнал наедине,Что взор плутовки втихомолкуПоет акафист сатане.Как сладко с ней играть глазами,Ниц падая перед крестом,И окаянными словамиПерерывать ее псалом!О, как люблю ее ворчанье:На языке ее всегдаОтказ идет как обещанье —Нет на словах, на деле да.И, грешница, всегда сначалаОна завопит горячо:«О, варвар! изверг! я пропала!»,А после: «Милый друг, еще…»Конец 1810-х — начало 1820-х гг.
Как будто Диоген, с зажженным фонаремЯ по свету бродил, искавши человека,И, сильно утвердясь в намеренье моем,В столицах потерял я лучшую часть века.Судей, подьячих я, сенаторов нашел,Вельмож, министров, прокуроров,Нашел людей я разных сборов —Фонарь мой все горел.Но, встретившись с тобой, я вздрогнул, удивился —Фонарь упал из рук, но, ах!.. не погасился.1830-е гг. (?)
В любезности его неодолимый груз,В нем не господствуют ни соль, ни перец,Я верю: может быть, для немок он — француз,Но для француженок он — немец.1830-е гг. (?)