Не штык — так клык, так сугроб, так шквал,В Бессмертье что час — то поезд!Пришла и знала одно: вокзал.Раскладываться не стоит.На всех, на все — равнодушьем глаз,Которым конец — исконность.О как естественно в третий классИз душности дамских комнат!Где от котлет разогретых, щекОстывших… — Нельзя ли дальше,Душа? Хотя бы в фонарный стокОт этой фатальной фальши:Папильоток, пеленок,Щипцов каленых,Волос паленых,Чепцов, клеенок,О-де-ко-лоновСемейных, швейныхСчастий (klein wenig!)[4]Взят ли кофейник?Сушек, подушек, матрон, нянь,Душности бонн, бань.Не хочу в этом коробе женских телЖдать смертного часа!Я хочу, чтобы поезд и пил и пел:Смерть — тоже вне класса!В удаль, в одурь, в гармошку, в надсад, в тщету!— Эти нехристи и льнут же! —Чтоб какой-нибудь странник: «На тем свету»…Не дождавшись, скажу: лучше!Площадка. — И шпалы. — И крайний кустВ руке. — Отпускаю. — ПоздноДержаться. — Шпалы. — От стольких устУстала. — Гляжу на звезды.Так через радугу всех планетПропавших — считал-то кто их? —Гляжу и вижу одно: конец.Раскаиваться не стоит.6 сентября 1923
Заводские
1Стоят в чернорабочей хмуриЗакопченные корпуса.Над копотью взметают кудриРастроганные небеса.В надышанную сирость чайнойКартуз засаленный бредет.Последняя труба окраиныО праведности вопиет.Труба! Труба! Лбов искаженныхПоследнее: еще мы тут!Какая на́ смерть осужденностьВ той жалобе последних труб!Как в вашу бархатную сытостьВгрызается их жалкий вой!Какая заживо-зарытостьИ выведенность на убой!А Бог? — По самый лоб закурен,Не вступится! Напрасно ждем!Над койками больниц и тюремОн гвоздиками пригвожден.Истерзанность! Живое мясо!И было так и будет — доСкончания.— Всем песням насыпь,И всех отчаяний гнездо:Завод! Завод! Ибо зоветсяЗаводом этот черный взлет.К отчаянью трубы заводскойПрислушайтесь — ибо зоветЗавод. И никакой посредникУж не послужит вам тогда,Когда над городом последнимВзревет последняя труба.23 сентября 19222