…Мне объявили, что устроено пять карантинов отсюда до Москвы, и в каждом мне придется провести 14 дней; сосчитайте хорошенько и потом представьте себе, в ка ком я должен быть сквернейшем настроении… Будь проклят тот час, когда я решился оставить вас и пуститься в эту прелестную страну грязи, чумы и пожаров — мы только и видим это… Наша свадьба, по-видимому, все убегает от меня, и эта чума, с ее карантинами, — разве это не самая дрянная штука, какую судьба могла придумать? Мой ангел, только одна ваша любовь препятствует мне повеситься на воротах моего печального замка… Сохраните мне ту любовь, и верьте, что в этом все мое счастье…
…Я женат — и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось — лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился…
Великие кавалеры, командиры и рыцари светлейшего ордена
…И барон Геккерн (голландский посланник при Русском Дворе) и усыновленный им барон Дантес вели жизнь совершенно светскую, рассеянную. В 1835 и 1836 годах они часто посещали дом Пушкина и дома Карамзиных и князя Вяземского, где Пушкины были как свои. Но после одного или двух балов на минеральных водах, где были госпожа Пушкина и барон Дантес, по Петербургу вдруг разнеслись слухи, что Дантес ухаживает за женой Пушкина. Слухи эти долетели и до самого Александра Сергеевича, который перестал принимать Дантеса. Вслед за этим Пушкин получил несколько анонимных записок на французском языке; все они слово в слово были одинакового содержания — дерзкого, неблагопристойного.
Автором этих записок, по сходству почерка, Пушкин подозревал барона Геккерна-отца…
Надо думать, что отказ Дантесу от дома не прекратил гнусной интриги. Оскорбительные слухи и записки продолжали раздражать Пушкина и вынудили его, наконец, покончить с тем, кто был видимым поводом всего этого. Он послал Дантесу вызов через офицера генерального штаба Клементия Осиповича Россета.