Стихотворения (1924)

Я
    ненавижу
                      человечье устройство,
ненавижу организацию,
                                          вид
                                                 и рост его.
На что похожи
                          руки наши?..
Разве так
                  машина
                                уважаемая
                                                    машет?..
Представьте,
                        если б
                                    шатунов шатия
чуть что —
                    лезла в рукопожатия.
Я вот
           хожу
                     весел и высок.
Прострелят,
                      и конец —
                                         не вставишь висок.
Не завидую
                     ни Пушкину,
                                          ни Шекспиру Биллю.
Завидую
               только
                           блиндированному автомобилю.
Мозг
         нагрузишь
                            до крохотной нагрузки,
и уже
          захотелось
                               поэзии…
                                               музыки…
Если б в понедельник
                                       паровозы
                                                    не вылезли, болея
с перепоя,
                   в честь
                                 поэтического юбилея…
Даже если
                    не брать уродов,
больных,
                 залегших
                                  под груду одеял,—
то даже
              прелестнейший
                                          тов. Родов
тоже
         еще для Коммуны не идеал.
Я против времени,
                                 убийцы вороватого.
Сколькие
                 в землю
                                часами вогнаны.
Почему
              болезнь
                             сковала Арватова?
Почему
              безудержно
                                    пишут Коганы?
Довольно! —
                        зевать нечего:
переиначьте
                       конструкцию
                                              рода человечьего!
Тот человек,
                       в котором
цистерной энергия —
                                       не стопкой,
который
                сердце
                              заменил мотором,
который
                заменит
                               легкие — топкой.
Пусть сердце,
                          даже душа,
но такая,
чтоб жила,
                   паровозом дыша,
никакой
              весне
                         никак не потакая.
Чтоб утром
                    весело
                                 стряхнуть сон.
Не о чем мечтать,
                                гордиться нечего.
Зубчиком
                 вхожу
                            в зубчатое колесо
и пошел
               заверчивать.
Оттрудясь,
                    развлекаться
                                            не чаплинской лентой,
не в горелках резвясь,
                                        натыкаясь на грабли,—
отдыхать,
                  в небеса вбегая ракетой.
Сам начертил
                         и вертись в пара́боле.

ЗДРАВСТВУЙТЕ!

Украсьте цветами!
                                 Во флаги здания!
Снимите кепку,
                           картуз
                                       и шляпу:
британский лев
                            в любовном признании
нам
       протянул
                       когтистую лапу.
И просто знать,
                            и рабочая знать
годы гадала —
                           «признать — не признать?»
На слом сомненья!
                                  Раздоры на слом!
О, гряди
послом,
О’Греди!
Но русский
                    в ус усмехнулся капризно:
«Чего, мол, особенного —
                                                признан так признан!»
Мы славим
                    рабочей партии братию,
но…
        не смиренных рабочих Георга.
Крепи РКП, рабочую партию, —
и так запризнают,
                               что любо-дорого!
Ясна
          для нас
                        дипломатия лисьина:
чье королевство
                              к признанью не склонится?!
Признанье это
                           давно подписано
копытом
               летящей
                              буденновской конницы.
Конечно,
                признание дело гуманное.
Но кто ж
                о признании не озаботится?
Народ
            не накормишь небесною манною.
А тут
          такая
                    на грех
                                 безработица.
Зачем…
               почему
                             и как…
                                         и кто вот…
признанье
                   — теперь! —
                                           осмеет в колебаньи,
когда
           такой у Советов довод,
как зрелые хлебом станицы Кубани!
А, как известно,
                            в хорошем питании
нуждаются
                     даже лорды Британии.
И руку пожмем,
                            и обнимемся с нею.
Но мы
            себе
                     намотаем на ус:
за фраком лордов
                                 впервые синеют
20 000 000 рабочих блуз.
Не полурабочему, полулорду
слава признанья.
                              Возносим славу —
красной деревне,
                               красному городу,
красноармейцев железному сплаву!

ДИПЛОМАТИЧЕСКОЕ