Стихотворения

Жестокий и льстивый! ГЕОРГИН Владычица толпы, чьи взоры с поволокой Обходят медленно свой круг, как у вола; Твой полный стан блестит, как твердая скала. Ты - пышный, сочный цвет, не пахнущий, высокий, И тела твоего проникнуты черты Непогрешимостью спокойной красоты. Пусть тела запахом другие нас пленят! Где ты, там никакой не веет аромат. Ты царствуешь, Кумир, не слыша фимиама. Так георгин, - король, одетый в багрянец, Среди жасминных куп вздымает свой венец, Благоуханий чужд, без гордости, но прямо. Приходит ночь. Сова летит. Вот час, когда Припоминается старинное преданье. В лесу, внизу, звучит чуть слышное журчанье Ручья, как тихий шум злодейского гнезда. В ЛЕСАХ Одни, наивный иль с вялым организмом, Услады томные найдут в лесной тени, Прохладу, аромат, - и счастливы они. Мечтания других там дружны с мистицизмом, И счастливы они. А я... меня страшат И неотступные и злые угрызенья, Дрожу в лесу, как трус, который привиденья Боится или ждет неведомых засад. Молчанье черное и черный мрак роняя, Все ветви зыблются, подобные волне, Угрюмые, в своей зловещей тишине, Глубоким ужасом мне сердце наполняя. А летним вечером зари румяный лик, В туманы серые закутавшися, пышет Пожаром, кровью в них, - и жалобою дышит К вечерне дальний звон, как чей-то робкий крик. Горячий воздух так тяжел; сильней и чаще Колышутся листы развесистых дубов, И трепет зыблет их таинственный покров И разбегается в лесной суровой чаще. ЦЕЗАРЬ БОРДЖИА

Портрет во весь рост В богатой комнате, где полумгла уснула, Где бюст Горация и, в профиль, бюст Тибулла, Белея мрамором, мечтают вдалеке, Чуть подбочась рукой, с другою на клинке, Улыбкой нежною усы полураздвинув, Встал герцог Чезаре в наряде властелинов. В закатном золоте особенно черны Глаза, и волосы, и бархат, - и полны Контраста с матовой прекрасной белизною Лица в густой тени, обычной под рукою Венецианских иль испанских мастеров В портретах королей и городских голов. Нос, тонкий и прямой, трепещет. Тонкогубый Алеет рот, - и холст вот-вот качнется грубый В струе дыхания стремительного. Взор Скользит, на зрителя уставленный в упор, Как это свойственно портретам всем старинным, И мысли в нем кишат кишением змеиным. И лоб, широк и прям, с морщиною крутой, Ужасных замыслов тая бессонный рой, Застыл под шляпою, с пером, нависшим тяжко Над пламенеющей рубиновою пряжкой.

ИЗ КНИГИ

"ИЗЫСКАННЫЕ ПРАЗДНЕСТВА" ЛУННОЕ СИЯНЬЕ У вас душа - изысканный пейзаж, Где пляшут маски, вьются бергамаски, Бренча на лютнях и шутя, - глаза ж У всех печальны сквозь прорезы маски. И, воспевая на минорный тон Восторг любви, сердцам любезный юным, Никто на самом деле не влюблен, И песня их слита с сияньем лунным, С печальным, нежным, что мечтать зовет В широких кронах соловьев несмелых И сладко плакать учит водомет, Меж мраморов колеблющийся белых. ПАНТОМИМА Пьеро, отнюдь не схож с Клитандром, Допил вино под олеандром И деловито ест паштет. Кассандр пустил, таясь в аллее, Слезу, - племянника жалея, Кому наследства больше нет. Шут Арлекин, с невинной миной, Удрать решивший с Коломбиной, Пять пируэтов дал подряд. А Коломбину удивляет, Что сердце ветер обвевает, И в сердце - голоса звучат. НА ТРАВЕ Аббат хмелен. Маркиз, ото! Поправить свой парик сумей-ка. - Вино из Кипра, Камарго, Не так пьянит, как ваша шейка. - Огонь мой... - До, ми, соль, ля, си. Аббат, ты распахнул сутану. - О дамы, черт меня носи, Коль с неба звезд вам не достану. - Собачкой стать бы - не беда. - Одну, другую, поцелуем Пастушек наших. - Господа! - До, ми, соль. - Эй, луна, пируем! АЛЛЕЯ В кармине и сурьме эпохи пасторалей, Вздыбясь прическою чудовищной своей, Она в глуби аллей, в глуби тенистых далей, Где зеленеет мох источенных скамей, Идет - на сто ладов жеманясь и играя, Как мы жеманимся, лаская попугая. Шлейф голубой влача, раскрыла веер свой, И пальцы хрупкие в тяжелых кольцах томно Рисунок трогают, дразнящий столь нескромно, Что улыбается она, полна мечтой. Блондинка. Тонкий нос и розовые ушки, И сочный алый рот, несущий напоказ Надменность. - А сама лукавей черной мушки, Что оттеняет блеск чуть глуповатых глаз. В ПЕЩЕРЕ

О, как вы мучите сердца!

Умру пред вашими ногами. Тигрицу Гиркании сравнивая с вами,

Скажу: ты - кроткая овца!

Да, здесь, жестокая Климена,

Тот меч, который метче стрел От Сципионов, Киров жизнь отнять умел,

Освободит меня из плена.

Да и не он мне путь открыл

На Элизийские поляны, Лишь взор мне ваш блеснул, - стрелою острой,

рдяной