Написано много о ревности,о верности, о неверности.О том, что встречаются двое,а третий тоскует в походе.Мы ночью ворвались в Одоев,пути расчищая пехоте.И, спирт разбавляя водою,на пламя глядели устало.(Нам все это так знакомо!..)Но вот на пороге всталахозяйка нашего дома.Конечно, товарищ мой срочнобыл вызван в штаб к военкому.Конечно, как будто нарочноодни мы остались дома.Тяжелая доля солдаток.Тоскою сведенное тело.О, как мне в тот миг захотелосьне вшивым, не бородатым,—быть чистым, с душистою кожей.Быть нежным хотелось мне. Боже!..В ту ночь мы не ведали горя.Шаблон: мы одни были в мире…Но вдруг услыхал я: Григорий…И тихо ответил: Мария…Мария! В далеком Ишиметы письма читаешь губами.Любовь — как Сибирь — нерушима.Но входит, скрипя костылями,солдат никому не знакомый,как я здесь, тоской опаленный.Его оставляешь ты дома.И вдруг называешь: Семеном.Мария! Мое это имя.И большего знать мне не надо.Ты письмами дышишь моими.Я знаю.Я верю.Ты рядом.
1942
СМЕРТЬ БОЙЦА
Хороним друга.Мокрый снег.Грязища.Полуторка ползет на тормозах.Никак правофланговый не отыщетпесчинку в затуманенных глазах.Торжественная музыка Шопена.Нелютая карпатская зима.И люди покидают постепеннос распахнутыми окнами дома.И тянется по улицам колоннак окраине, до самого хребта.Лежит он, запеленатый в знамена.Откинуты в полуторке борта.А на полные вырыта могила,а на поляне громыхнул салют,а чья-то мать уже заголосила,а письма на Урал еще идут,а время невоенное. И дажене верится, что умер человек.Еще не раз стоять нам без фуражек —такой уже нелегкий этот век.Уходят горожане постепенно,и женщины, вздыхая, говорят:— Погиб герой!В бою погиб военный!Как им скажу,что не убит солдат,что трое суток в тихом лазаретеон догорал,он угасал в ночи,ему глаза закрыли на рассветебессонные, усталые врачи?Ну как скажу,—привыкли за три года,что умирают русские в бою.И не иначе!Грустная погода.Но запевалы вспомнили в строюо том, как пулеметные тачанкилетали под обвалами свинца.И снова говорили горожанки:— Так провожают павшего бойца…