Жил-был человек и когда он родилсяЖенщина упала между кораблём и пристаньюНа повороте от луны к солнцуКрики её мольбы затихлиИ когда он сосалИ жадно приникал к горячей пищеГолова старой леди кренилась, губы её расслаблялисьЛишившись топлива, она стала просто маскойОтражённой в коричневых полупустых бутылкахИ в глазах родичейМелких кругах на блёклой кожеИ когда он бежал, с криком восторга хватаясь за игрушкуИз-под металлолома дёрнулся старикУставился на вощёные ботинки под бокомИ медленно забыл гомеровские смертиПикирующее натуральное хозяйствоПростой тёмной занавескиИ когда он прижал первую любовь животом к животуЖёлтая женщина замычалаНа полу, и муж гляделСквозь обезболивающую маскуИ чувствовал картон своего телаИ когда он гулял в саду своём и смотрел на детей своихСкачущих среди собак и мячейОн не мог слышать их глупеньких песенок и лаяИз-за автоматовИ криков и смеха в камереСпутавшейся в воздухе с его слухомИ не мог он повернуть к домуИбо женщина с жуткой болью каталась в пламениИ взывала к нему постоянноИз пустого пруда золотых рыбокИ когда он начал орать, защищая свой слухИ колоть своё зрение в щепкиРуки его внезапно покрылись кровьюИ теперь он бежал от детей и бежал от домаДержа окровавленные руки подальше от всегоИ бежал вдоль дороги и прямо в лесИ под листвой он сел рыдаяИ под листвой сидел рыдаяПока не начал хохотать
Ворон на берегу
Слыша взрывы гальки, видя, как она скачет,Ворон прикусил язык.Видя, как пена морская громоздится горой,Ворон потуже завернулся в гусиную кожу.Чуя, как брызги от морских кореньев тают на загривке,Ворон вцепился пальцами в мокрые камешки.Когда запах китовой берлоги, омут последней молитвы крабаПробуравил его ноздри,До него дошло, что он на земле.Он понял, что ухватилМимолётную частьОглушительных криков и конвульсий моря.Понял, что стал лишним свидетелем, что никому не нужныНи понимание его, ни помощь —Предельного усилия мозга в его крошечном черепеХватило лишь на то, чтоб удивиться морю:От чего может быть так больно?