Короткогубой артиллериейГубили город. Падал снег.А тучи и шинели серые,Обоз к обозу: на ночлег.Прищуренное (не со страху ли?)Окошко проследило, как,Покачиваясь под папахами,Взобрались двое на чердак.Ползло по желобу, и в желобеЗахлебывалось по трубе,Когда шрапнель взрывалась голубемИ становилась голубей.И наконец ворвались. ЯсноеСиянье скользкого штыка.На грудь каленая, напраснаяНапрашивается рука…
АБИССИНИЯ
1
Мимозы с иглами длиной в мизинеци кактусы, распятые спруты,и кубы плоскокрышие гостиниц,и в дланях нищих конские хвосты, —о, Эфиопия!Во время онотакой, такой ли ты была, когдатвоя царица в граде Соломонасверкала, как вечерняя звезда?Погибла в прошлом ты иль неужеливернуться к Моисею предпочла,влача толстоподошвые доселесандалии из грубых чресл вола?Слежу тебя в ветхозаветном мраке,за кряжем осыпающихся гор,у чьих подножий тучных кожемякираспластывают кожи до сих пор.И копья воинов твоих — как будтонесут все те же, те же острия,что из груди распятого разутойисторгли вздох последний бытия.1912
2
На пыльной площади, где каменьпосекся мелкою остряшкой,коричневатыми рукамисуются слизанные чашки,мычат гугняво и гортанно,выклянчивая милостыню,те, кто проказой, Богом данной,как Лазарь, загнаны в простыни.На маковке и на коленкекак будто наросла замазка.Но сердцевина этой пенки,как сук сосны, тверда и вязка.Сидят на зное и — невнятнонудят лиловыми губами,лениво колупая пятначуть закоптелыми ногтями.Сидят в пыли, копаясь частов плащах, где в складках вши засели…А под мимозой голенастой —петух скрипит, но еле-еле.И все — и маленькие куры,и площадь в скрюченных мимозах,и в небе облак белокурыйв расщепленных застыло грезах…И притчится, что здесь когда-тоСын Божий проходил, касаясьсих прокаженных — и лохматойтень ползала за Ним косая…И вот теперь, от спертой гари,урод болезненный в известке —в проказе — треплется в Хараре,вонючий, сжабренный и жесткий.Сидит на грудах обгорелых,просовывая из рубашкиузлами пальцев омертвелыхтак тонко слизанные чашки…1913 (1922)