Стихотворения

«Бездна» ощущена была во всем: ее пришлось признать даже за какое-то родовое начало. Но над ней продолжали непрестанно представать и вращаться раздельные явления. Дальше этой слитности восприятие этого поэта, по крайней мере, не пошло. Но и выход из человеческой ограниченности несомненно мечтался поэту только в том смысле, что «я» сознает себя само и во всем множестве своих предметов, однако и без «я» этих предметов не может быть: если все – во мне, так необходимо должно и «я» быть во всем. Но различные направления, движения, проявления свойств раньше или позже все проходят, тонут во времени. Стало быть, вечное бытие себя и всего вне человеческой ограниченности – а это и есть «бездна» – можно понимать лишь так, что оно есть вечное, соединенное, но различенное бытие.

Каким образом из этого вечного количества возникают разнородные направления движений и образы состояний этой тайны, поэт не хотел разрешать никакими умозрительными гаданиями. Он удовлетворялся тем, что в жизни человеческого сознания не мог не ощущать постоянную слитность двух вечных единиц «я» и чего-то иного с быстротечными движениями и какими-то состояниями и предощущал какое-то совсем иное внечеловеческое бытие, где, быть может, больше иные единицы, движения и состояние, быть может, все не то, что здесь. Так мало-помалу оказывается, что чувство бездны у Тютчева есть нечто объемлющее всякие, какие были искони ощущения божества или Сущего. Это есть не что другое, как необъятная буря всего, что движется, меняется и пребывает в мире, всюду сущая, но ощущаемая лишь вне обычного или, так сказать, среднего человеческого сознания.

С этим общим бытием совпадает все, что ощущали и говорили о Неведомом Воля, Воображение и разум человеческий, веруя, ворожа, прозревая, созерцая и размышляя. В этом общем бытии – и индийский Брама, и предвечная Вала северно-германских верований, и еврейское боготворение единого внемирного Творца и Промыслителя, тайные существа и чары народного волхования и сказок…

В «бездне» – все предметы веры и вдохновенного созерцания, поскольку в ней все, что несовместимо с условиями человеческого разума. Уже одно то понятие, что вечно что-нибудь содержит невозможность для сознания «я», раз «я» не может не быть ограничено, иначе оно не было бы «я». Но вся сила в том, что и противоположное, что ничего не вечно для «я», невозможно, потому что раз оно «я», оно есть, и не быть для него невозможное сознание. Если такие невозможности – в сознании единой вечности, тем более оно есть в сознании вечности двойного «я» с предметным миром вдвоем: раз «вечно» значит то, чему нет начала и конца, как можно сознать две единицы, то есть не сознавать их единства и в то же время сознавать, что обе оне – без начала и конца?

Из этих невозможностей разум не выходит иначе, как сознавая, что в сознании вечности не может быть сознания условий разума, сознания «я», ибо само уже сознание вечность помыслило как нечто не имеющее условий и так самому же сознанию нельзя признавать в ней и своих собственных условий. Так сознание, сознав вечность, не может не уничтожить себя самого. И так само собой на место него возникает исступление или вера в деле вечного бытия. Исступление – переход к вечному бытию и отрицание себя. Вера – уверенность в вечном бытии без выхода из «себя», из сознания.

Когда с сознанием совместно нет веры, тогда разум, сознавая, что ему нельзя не уничтожиться в вечном бытии, сомневается в этом своем сознании. Ведь самая мысль: «сознанию нельзя не уничтожиться в вечном бытии, иначе это не было бы «вечно», есть такое «нельзя не», которое присуще лишь сознанию. Этому «нельзя не» нельзя быть опять-таки только по одному из условий того же сознания. Итак, сознав вечность, оно лишало всякой силы свои же собственные условия, и в этом своем предмете может, вернее, и может и не может признавать все: «нельзя не» для этого предмета то есть столько же, сколько «можно». Во всех этих «можно» относительно вечности единственный выбор делает вера; исступление же обращается ко множеству их зараз или порознь.

РГАЛИ, фонд 259, опись 3, № 11.

И Коневской

Комментарии

В настоящее издание вошли почти все стихотворения Ф.И. Тютчева – 363 из 404 известных (в т.ч. написанных на французском языке и приписываемых ему).

Все тексты печатаются по новейшему научно подготовленному изданию: Тютчев Ф.И. Полн. собр. соч. и письма в 6 т. М., 2002–2005. Т. 1: Стихотворения 1813–1849. М., 2002; Т. 2: Стихотворения 1850–1873. М., 2003 (сост. и общ. ред. В.Н. Касаткиной; отв. ред. Л.Д. Громова-Опульская). Из других изданий стихотворений Тютчева наиболее авторитетными в текстологическом отношении и сохраняющими свою актуальность признаются – ПСС. 1933–1934. Т. 1–2; Лирика. 1965. Т. 1–2; ПСС. 1987.