)Над Фонтанкой сизо-серойВ старом добром ПетербургеВ низких комнатах уютныхРасцветал «Сатирикон».За окном пестрели баркиС белоствольными дровами,А напротив Двор Апраксин[212]Подымал хоромы ввысь.В низких комнатах уютныхБыло шумно и привольно…Сумасбродные рисункиРазлеглись по всем столам.На окне сидел художникИ калинкинское пиво[213],Запрокинув кверху гриву,С упоением сосал.На диване два поэта,Как беспечные кентавры,Хохотали до упадуНад какой-то ерундой…Почтальон стоял у стойкиИ посматривал тревожноНа огромные плакатыС толстым дьяволом внутри[214].Тихий крохотный издатель[215]Деликатного сложеньяПробегал из кабинета,Как испуганная мышь.Кто-то в ванной лаял басом,Кто-то резвыми ногамиЗа издателем помчался,Чтоб аванс с него сорвать…А в сторонке в кабинетеГрузный медленный Аркадий,Наклонясь над грудой писем,Почту свежую вскрывал:Сотни диких графомановИзо всех уездных щелейНасылали горы хлама —Хлама в прозе и в стихах.Ну и чушь! В зрачках хохлацкихИскры хитрые дрожали:В первом ящике почтовом[216]Вздернет на кол – и аминь!Четким почерком кудрявымПлел он вязь, глаза прищурив,И сифон с водой шипучей,Чертыхаясь, осушал.Ровно в полдень встанет. Баста!Сатирическая банда,Гулко топая ногами,Вдоль Фонтанки шла за нимК Чернышеву переулку[217]…Там в гостинице «Московской»Можно вдосталь съесть и выпить,Можно всласть похохотать.Хвост прохожих возле сквераОборачивался в страхе,Дети, бросив свой песочек,В рот пихали кулачки:Кто такие? Что за хохот?Что за странные манеры?Мексиканские ковбои?Укротители зверей?..А под аркой министерстваОколоточный знакомый,Добродушно ухмыляясь,К козырьку взносил ладонь:«Как, Аркадий Тимофеич,Драгоценное здоровье?»– «Ничего, живем – не тужим…До ста лет решил скрипеть!»До ста лет, чудак, не дожил…Разве мог он знать и чуять,Что за молодостью дерзкой,Словно бесы, налетятГоды красного разгула,Годы горького скитанья,Засыпающие пепломВсе веселые глаза…1925