Он идет, седой и сутулый.Почему судьба не рубнула?Он остался живой, и вот он,Как другие, идет на работу,В перерыв глотает котлету,В сотый раз заполняет анкету,Как родился он в прошлом веке,Как мечтал о большом человеке,Как он ел паечную воблуИ в какую он ездил область,Про ранения и про медали,Про сражения и про печали,Как узнал он народ и дружбу,Как ходил на войну и на службу,Как ходила судьба и рубала,Как друзей у него отымала.Про него говорят «старейший»,И ведь правда — морщины на шее,И ведь правда — волос не осталось.Засиделся он в жизни малость.Погодите, прошу, погодите!Поглядите, прошу, поглядите!Под поношенной, стертой кожейБьется сердце других моложе.Он такой же, как был, он прежний,Для него расцветает подснежник.Все не просто, совсем не просто,Он идет, как влюбленный подростокОн не спит голубыми ночами,И стихи он читает на память,И обходит он в вечер морозныйЗаснеженные сонные звезды,И сражается он без ракетыВ черном небе за толику света.1958
«Мы говорим, когда нам плохо…»
Мы говорим, когда нам плохо,Что, видно, такова эпоха,Но говорим словами теми,Что нам продиктовало время.И мы привязаны навекиК его взыскательной опеке,К тому, что есть большие планы,К тому, что есть большие раны,Что изменяем мы природу,Что умираем в непогодуИ что привыкли наши ногиК воздушной и земной тревоге,Что мы считаем дни вприкидку,Что сшиты на живую нитку,Что никакая в мире нежитьТой тонкой нитки не разрежет.В удаче ль дело, в неудаче,Но мы не можем жить иначе,Не променяем — мы упрямы —Ни этих лет, ни этой драмы,Не променяем нашей доли,Не променяем нашей роли —Играй ты молча иль речисто,Играй героя иль статиста,Но ты ответишь перед всемиНе только за себя — за Время.1958
«Я слышу все — и горестные шепоты…»
Я слышу все — и горестные шепоты,И деловитый перечень обид.Но длится бой, и часовой, как вкопанный,До позднего рассвета простоит.Быть может, и его сомненья мучают,Хоть ночь длинна, обид не перечесть,Но знает он — ему хранить порученоИ жизнь товарищей, и собственную честь.Судьбы нет горше, чем судьба отступника,Как будто он и не жил никогда,Подобно коже прокаженных, струпьямиС него сползают лучшие года,Ему и зверь и птица не доверятся,Он будет жить, но будет неживой,Луна уйдет, и отвернется дерево,Что у двери стоит, как часовой.1958
1960–1966
«Пять лет описывал не пестрядь быта…»