Стихотворения

Кажется порой: вот неверно, вот не так, а в результате вдруг забываешь о «неверности», и предстает тебе новая энергия, новая гармония, и даже возникает такое ощущение, что она давным-давно скрыта была в глубинах самого русского языка, речи русской, души – и вырвалась. И так называемые неправильности, неверности, негладкости у него – они большей частью не от слабости, наоборот: от неподдельной и высокой искренности, естественности, от силы, от манящего предчувствия неизведанности его пути. За ними новая правильность, открытие угадывается. Без них речь живая преснеет, дистиллируется, вкус теряет. Здесь именно та небрежность, та «грамматическая ошибка», за которую Пушкин любил русскую речь, без которой и не может быть трепета, напряженности, нарошности, то есть всего того, чем и живо живое (тем более поэтическое, песенное) слово, без чего никого нельзя заразить своим чувством, своей мыслью, нельзя отдать себя: не возьмут, не поверят.

Он так любил Слово! Он и буквы, звуки любил, все до единого, а некоторые особенно: л-л-л… р-р-р… ю-у-у… Каким-то чудом у него и согласные умели, выучились звучать как гласные, иногда даже сильнее. И даже становились как бы слогом, образуя особую рифму.

Слова, звуки у него сгущаются, концентрируются, взрываются, так что их не только видишь уже, но они словно становятся объемными, скульптурно напряженными, осязаемыми – кажется, дотронуться можно. Все это, очевидно, и связано именно с песенной (звучащей) природой его стиха.

…Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова!..

Весь он – в этом образе. И только, только ради этого мольба:

Хоть немного, но продлите
Путь к последнему приюту…

О «думушках», о слове – как о конях. И о конях – как о слове.

Я лошадкам забитым, что не подвели,
Поклонился в копыта, до самой земли…

И так же он гнал, взнуздывал, холил слова… А его неожиданные контрапункты, от которых захватывает дух! Вот один только – из «Песни о неспетой песне»:

…Смешно, не правда ли, смешно, смешно,
Когда секунд недостает, —
Недостающее звено,
И недолет, и недолет, и недолет, и недолет!
Смешно, не правда ли?..

И здесь он вдруг резко обрывает пение и переходит на речитатив, даже почти на разговор прозаический, обыденный как будто – и горький, горький:

…Смешно, не правда ли? Ну вот, —
И вам смешно, и даже мне, —
Конь на скаку и птица влет —
По чьей вине? По чьей вине? По чьей вине?..

Но нет, этого не опишешь. Это надо только слушать…

Над многими песнями его и думать, думать надо, работать – сразу они даются далеко не всегда. Слушаешь иную его песню – и такое ощущение, будто разыгрывает он трудную шахматную партию, в которой делает такие ходы, что после каждого восклицательные знаки хочется ставить. Недаром у этого едва ли не самого «громкого» певца аудитория с годами становилась все тише, вдумчивее, углубленнее, становилась одновременно интеллигентнее и шире.

Мало кто может совершать такие невероятные головокружительные переходы, перелеты – прямо от самых низин жизни к ее высотам. Кажется (казалось, вернее, многим вначале) – вот банальный жанр, вот «приблатненность» темы, вот чересчур мелодраматично. Но как стремительно выяснилось, что все это у него не что иное как пародия, сарказм, горечь. Может быть, самой распространенной первоначальной ошибкой в восприятии Высоцкого было элементарное спутывание персонажей, которых он играл в песнях своих, с ним самим (хотя, особенно вначале, он сам давал известные основания для этого). Он может начать разговор с любым на его языке, на его тему, а переводит-то разговор на свой язык, только начинает с чужого, а гнет-то всегда свое. Подобно Зощенко, он умеет взять самый пошлый жанр, чуть не хамскую тему – и вдруг (как наждаком по душе) заставляет – их! их! – хохотать и реветь над самими собою…

И пьяная Русь у него – это уж, конечно, не умиление, не любование, а настоящий плач от горя настоящего. Это – знание пьянства уже не как богатырства какого-то, а как безобразия, бедствия народного и страшного греха.

Не сразу и не все поняли, что песни его – дело не шуточное, не хобби, не карьера – судьба. Было время, в самом начале любимовской Таганки, лет 16 назад, когда зазывали его «меценаты», зазывали для развлечения, и он не отказывал, приходил, пел, но и тогда уже перекашивались вдруг их лица, будто глотанули они вместо легкого вина чистого спирту…