Стихотворения

Не потому ль, что нам удалось заработать

горбом

точные знания о расстоянье меж Злом и

Добром?

И оттого нам теперь ни к чему вычисления эти.

Будем надеяться снова увидеться в будущем

лете:

будто лишь там наша жизнь так загадочно

не убывает…

Впрочем, вот ангел над лампой летает…

Чего не бывает?

1980

ЕЩЕ ОДИН РОМАНС

В моей душе запечатлен портрет одной

прекрасной дамы.

Ее глаза в иные дни обращены.

Там хорошо, и лишних нет, и страх не властен

над годами,

и все давно уже друг другом прощены.

Еще покуда в честь нее высокий хор поет

хвалебно,

и музыканты все в парадных пиджаках.

Но с каждой нотой, боже мой, иная музыка

целебна…

И дирижер ломает палочку в руках.

Не оскорблю своей судьбы слезой поспешной

и напрасной,

но вот о чем я сокрушаюсь иногда:

ведь что мы с вами, господа, в сравненье с дамой

той прекрасной,

и наша жизнь, и наши дамы, господа?

Она и нынче, может быть, ко мне, как прежде,

благосклонна,

и к ней за это благосклонны небеса.

Она, конечно, пишет мне, но… постарели

почтальоны

и все давно переменились адреса.

1980

О ВОЛОДЕ ВЫСОЦКОМ

Марине Владимировне Поляковой

О Володе Высоцком я песню придумать решил:

вот еще одному не вернуться домой из похода.

Говорят, что грешил, что не к сроку свечу

затушил…

Как умел, так и жил, а безгрешных не знает

природа.

Ненадолго разлука, всего лишь на миг, а потом

отправляться и нам по следам по его по горячим.

Пусть кружит над Москвою охрипший его

баритон,

ну а мы вместе с ним посмеемся и вместе поплачем.

О Володе Высоцком я песню придумать хотел,

но дрожала рука и мотив со стихом не сходился…

Белый аист московский на белое небо взлетел,

черный аист московский на черную землю

спустился.

1980

* * *

Глас трубы над городами,

под который, так слабы,

и бежали мы рядами

и лежали как снопы.

Сочетанье разных кнопок,

клавиш, клапанов, красот;

даже взрыв, как белый хлопок,

безопасным предстает.

Сочетанье ноты краткой

с нотой долгою одной —

вот и все, и с вечной сладкой

жизнью кончено земной.

Что же делать с той трубою,

говорящей не за страх

с нами, как с самой собою,

в доверительных тонах?

С позолоченной под колос,

с подрумяненной под медь?…

Той трубы счастливый голос

всех зовет на жизнь и смерть.

И не первый, не последний,

а спешу за ней, как в бой,

я — пятидесятилетний,

искушенный и слепой.

Как с ней быть? Куда укрыться,

чуя гибель впереди?…

Отвернуться?

Притвориться?

Или вырвать из груди?…

1982

НАСТОЛЬНЫЕ ЛАМПЫ

Арсению Тарковскому

Обожаю настольные лампы,

угловатые, прошлых времен.

Как они свои круглые лапы

умещают средь книг и тетрадей,

под ажурною сенью знамен,

возвышают не почестей ради,

как гусары на райском параде

от рождения до похорон!

Обожаю на них абажуры,

кружевные, неярких тонов,

нестареющие их фигуры

и немного надменные позы.

И путем, что, как видно, не нов,

ухожу от сегодняшней прозы,

и уже настоящие слезы

проливать по героям готов.

Укрощает настольные лампы

лишь всесильного утра река.

Исчезает, как лиры и латы,

вдохновенье полночной отваги.

Лишь вздымают крутые бока

аккуратные груды бумаги,

по которым знакомые знаки

равнодушно выводит рука.

Свет, растекшийся под абажуром,

вновь рождает надежду и раж,

как приветствие сумеркам хмурым,

как подобье внезапной улыбки…

Потому что чего не отдашь

за полуночный замысел зыбкий,

за отчаяние и ошибки,

и победы — всего лишь мираж?

1982

ДОРОЖНАЯ ПЕСНЯ

Еще он не сшит, твой наряд подвенечный,

и хор в нашу честь не споет…

А время торопит — возница беспечный, —

и просятся кони в полет.

Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга,

не смолк бубенец под дугой…

Две вечных подруги — любовь и разлука —

не ходят одна без другой.

Мы сами раскрыли ворота, мы сами

счастливую тройку впрягли,

и вот уже что-то сияет пред нами,

но что-то погасло вдали.

Святая наука — расслышать друг друга

сквозь ветер, на все времена…

Две странницы вечных — любовь и разлука —

поделятся с нами сполна.

Чем дольше живем мы, тем годы короче,

тем слаще друзей голоса.

Ах, только б не смолк под дугой колокольчик,

глаза бы глядели в глаза.

То берег — то море, то солнце — то вьюга,

то ангелы — то воронье…

Две верных дороги — любовь и разлука —

проходят сквозь сердце мое.

1982

АВТОПАРОДИЯ НА НЕСУЩЕСТВУЮЩИЕ СТИХИ

А. Иванову

Мы убили комара. Не в бою, не на охоте,

а в домашней обстановке, в будний вечер.

Видит бог,

мы не крадучись его, а когда он был в полете…

Мы его предупреждали — он советом пренебрег.

Незадолго перед тем дождь пошел осенний,

мелкий.

За стеной сосед бранился. Почему-то свет мигал.

Дребезжал трамвай.

В шкафу глухо звякали тарелки.

Диктор телевизионный катастрофами пугал.

Расхотелось говорить. Что-то вспомнилось

дурное,

так, какая-то нелепость, горечи давнишний след…

В довершенье ко всему меж окошком и стеною

вдруг возник как дуновенье комариный силуэт.

Мы убили комара.

Кто-то крикнул: «Нет покоя!

Неужели эта мерзость залетела со двора!…

Здесь село или Москва?…»

И несметною толпою

навалились, смяли…

В общем, мы убили комара.

Мы убили комара. Он погиб в неравной схватке —

корень наших злоключений, наш нарушивший

покой…

На ладони у меня он лежал, поджавши лапки,

по одежде — деревенский, по повадкам —

городской.

Мы убили комара.