На дальнем московском объекте,Где краны, забор да сортир,Средь бела дня, верьте — не верьте,Однажды пропал бригадир.Случиться такому ведь надо.Он был полон сил и здоров.Угрюмо молчала бригада.Мелькали фуражки ментов.Вполголоса шли разговоры.С утра еще был он живой.Растерянный доктор со "скорой"Седою качал головой.Фундамент огромного зданья,Железные бабки копров.Сбирал лейтенант показанья,На стройке искал фраеров.Володька, с КАМАЗа водитель,Сказал: "Здесь концов не найдешь…"И масляной ветошью вытерБлестящий бульдозера нож.Слезами глаза мои пухнут.Он был как отец нам и брат,Ходил в лакированных туфлях,Под мышкой носил дипломат.Отправил однажды бульдозерХалтурить, подделав наряд,Налил всей бригаде по дозе,А деньги сложил в дипломат.И вот получил он награду,Не знаю, как вышло уж так —Зачем не делился с бригадой?Почто обижал работяг?Солдаты для следственной группыЛопатили тонны земли,Искали останки от трупа,Да так ничего не нашли.Нашли они следственной группе,Где сваи из грунта торчат,Один лакированный туфельДа черный портфель-дипломат.А Леха, Володькин брательник,Прошедший Сургут, Самотлор,Он ватник накинул на тельник,Сказал, закурив "Беломор":"Начальник, молчи об народе.Тебе ль за народ говорить.Народ, как в семнадцатом годе,Сумеет себя защитить!"…На дальнем московском объекте,Где ямы, бетон да тоска,На память безвременной смертиЗаделана в цоколь доска.
О ПУШКИНЕ
Застрелил его пидорВ снегу возле Чёрной речки,А был он вообще-то ниггер,Охочий до белых женщин.И многих он их оттрахалА лучше бы, на мой взгляд,Бродил наподобье жирафаНа родном своём озере Чад.Играл бы в Гарлеме блюзы,Но поэтом стал, афрорусский.За это по всему СоюзуЕму понаставили бюстыИз гипса, бронзы и жестиНа книжках, значках, плакатахОн всех нас за эти лет двестиНе хуже, чем баб, затрахал.Но средь нас не нашлося смелых,Кроме того пидараса,Что вступился за честь женщин белыхИ величие арийской расы.