Он скромно шел через палаты,Усердно ноги вытирал,Иван с Басмановым в шахматыВ особой горенке играл.Царь, опершись брадою длиннойНа жилистые кулаки,Уставил в доску нос орлиныйИ оловянные очки.В прихожей комнате соседней,Как и обычно по утрам,Ждал патриарх, чтобы к обеднеИдти с царем в господень храм.Тому ж и дела было мало,Что на молитву стать пора:Зелó кормильца занималаСия персидская игра!Тут, опечален и нескладен,Надев повязку под шелом,Вошел в палату Генрих ШтаденИ государю бил челом.Он, притворись дитятей сирым,Промолвил: — Император мой!Прошу тебя: позволь мне с миромОтъехать за море, домой. —И царь спросил: — Ты, может, болен?— Здоров, надежа, как и встарь.— Ты, может, службой недоволен?— Весьма доволен, государь!— Так что ж влечет тебя за море?Ответствуй правду, безо лжи.— Увы! Меня постигло горе!— Какое горе? Расскажи.— Противно рыцарской природе,В своем же доме, белым днемВчера при всем честном народеЯ был обижен… — Кем? — Конем.Царь пригляделся. Было видно,Что под орех разделан тот!И государь спросил ехидно:— Так, значит, русский немца бьет?— Бьет, государь! Опричных царских,Готовых за тебя на смерть,На радость прихвостней боярскихУвечит худородный смерд!Немчин придумал ход незряшный.Глаза Ивана стали злы:— Замкнуть Коня в Кутафью башню,Забить невежу в кандалы,Дабы не дрался неприлично,Как некий тать, засевший в яр!..Заместо слуг моих опричныхПущай бы лучше бил бояр!Царь поднялся и, мельком глянувНа пешек сдвинутую рать,Сказал: — И нынче нам, Басманов,Игру не дали доиграть! —Переоделся в черный бархатИ, сделав постное лицо,С Басмановым и патриархомПошел на Красное крыльцо.