Стихотворения и поэмы

В «Посвящении сванской комсомолке» Симон Чиковани нарисовал образ молодой грузинки, которая хочет стать санитаркой, помогать бойцам, защищающим наши границы. Написанное в предвоенное время, это стихотворение стало пророческим: многие грузинки ушли на фронт. В грузинской поэзии тема войны стала темой боевого братства народов. Собственно, провозвестником дружбы в грузинской поэзии — и в тихоновской антологии — был еще Тициан Табидзе. Он пропагандировал уже воплощенные в реальной жизни идеи ленинского интернационализма («Дагестанская весна», «Сбылась мечта поэтов…», «Автодор пустыни», «Поездка на Алагез», «Здравица»).

Тихоновские переводы грузинских поэтов — золотые страницы русской поэзии. Но это лишь часть его переводческого наследия. Он познакомил русского читателя с лучшими достижениями литератур Азербайджана и Армении, Туркмении и Узбекистана, Кабардино-Балкарии и Дагестана, Литвы, Украины, Таджикистана, Осетии. Он перевел стихи Шандора Петёфи, и это явилось весомым вкладом в дело укрепления дружбы между народами СССР и Венгрии.

Важно подчеркнуть, что работа над переводами для Тихонова органически входит в комплекс его творческих устремлений вообще, которым всегда было присуще проникновение в инонациональную стихию. Показательна в этом отношении уже ранняя поэма Тихонова «Сами». Далекая Индия была для него страной за семью печатями, и тем не менее он сумел найти путь к ее художественному постижению. Автор передавал в поэме колорит народной жизни, особенности мировосприятия героя, образность и мифологичность его мышления. Реальная действительность братских республик давала ему несравненно бо́льшие возможности в раздвижении инонациональных горизонтов — поэт-интернационалист не замедлил этим воспользоваться.

6

Когда задумываешься над природой творчества Тихонова, видишь богатые преимущества писателя, способного работать и в поэзии и в прозе. Прозаик, как правило, не часто бывает поэтом, но и далеко не каждый поэт способен проявлять себя в прозе. Его творческая энергия уходит в образ, проза же требует и расширенного воспроизведения быта. Но и в прозе Тихонов не теряет своих достоинств поэта, наделенного исключительной силой художественной изобразительности. Более того, именно в прозе его дар, не стесненный условностью стиховой формы, как бы вырывается на оперативный простор.

Проза как бы помогала поэзии: избегая отложений «академического жирка» на стихе, Тихонов уходил на время в прозу, возвращался к поэзии вновь обновленным. С горячностью говоря о поэзии, Николай Семенович всегда обращал внимание на богатые возможности прозаических жанров. Широко известные очерки Тихонова военных лет, собранные в книге «Ленинградский год», передают героизм ленинградцев на высокой волне образного пафоса. Ветер с Ладоги летит как «ветер новых вестей». Электрическая лампочка, которая зажглась после блокадной зимы, становится символом победы света над мраком.

Осколок снаряда отбил и унес в Неву лапу у сфинкса, — но тот все так же, прищурив глаза, смотрит в невский простор, и только шрам от раскаленного удара остался на его лице… На памятнике на площади Жертв Революции другой фашистский осколок перечеркнул надпись «Они пали, не жалея жизни, за род человеческий», но живы преемники борьбы и славы павших, полные решимости окончательно освободить народы от любого угнетения… Город, необычайно насыщенный культурно-исторической символикой, блокадный Ленинград как бы сам подсказал Тихонову соответствующий образный строй, но нужен был романтический взгляд Тихонова, чтобы символически осмыслить известное многим.

Романтический взгляд… Писатель стремится подметить черты романтики в самых бытовых положениях, показать, как способны развиваться ростки героизма, заложенные в душе едва ли не каждого человека. Писатель как бы расширяет пределы того, что видно непосредственно, расширяет рамки времени и пространства. Потому и в бытовом контексте для него обычны явления исключительные. Подобное отношение к жизни не может не сказаться на общей идейно-эстетической позиции; она четка, в ней нет неопределенности. Художник любит яркие, сильные, психологически ясные характеры.

Не будь глаз солнечным, как мог бы он увидеть солнце? Истоки поэтики — в структуре личности поэта. Тихонов и сам был сродни древним скальдам, ушедшим в былину рунопевцам. Чувствуя романтическую необычность его натуры, о нем самом слагали легенды. Даже совсем недавно в одной из юбилейных статей было сказано, что Николай Семенович воевал революционным матросом на Балтике, чего в действительности не было…

Алый парус романтики влек Тихонова по безбрежному океану истории литературы. Пытливый интерес к проблемам художественного творчества с юных лет стал его всеобъемлющей страстью. «А с какой жадностью, любознательностью читал он вслух стихи самых разных поэтов всех времен! — вспоминал Николай Браун. — И как читал! Не читал, а открывал заново многое даже в том, что казалось уже известным. Это было какое-то своеобразное изучение поэзии, проникновение в нее»[18].