Стихотворения и поэмы

Этот «есенинский» мотив бренности всего земного возникает и в тихоновском цикле «Чудесная тревога» (1940). Но позиция Тихонова иная: недаром он сказал еще в «Перекрестке утопий»: «Мир строится по новому масштабу». Речь шла, конечно, не только о новой социальной системе, а также и о новой индивидуальной психологии. И Тихонов стал поэтом мужества и оптимизма молодой Советской страны. Но, правильно называя его так, не следует упускать из виду психологическую сложность этого оптимизма, неотделимого от философской глубины понимания жизни.

Лирические циклы Тихонова 1938–1940 годов, исполненные восторга перед красотой мира, были как бы глотком свежести, зарядом бодрости накануне великой войны. Они полны нежности — словно перед разлукой. Или поэт, остро чувствующий время, и в самом деле: провидел скорую разлуку миллионов солдат с родными и близкими?

8

Лучшие черты творческой индивидуальности Тихонова наиболее активно и полно проявились в годы Великой Отечественной войны. Воин и гражданин, он был неутомимым тружеником, работал на победу многостаночно — очерки, рассказы, статьи, листовки, стихи, поэмы. Поэт возглавил группу писателей при Политуправлении Ленинградского фронта.

Самым выдающимся стихотворным произведением Тихонова военных лет стала поэма «Киров с нами» (1941). Это было первое крупное произведение советской поэзии военного времени. «Правда» напечатала поэму Тихонова 1 декабря, накануне нашего наступления под Москвой, как призыв ко всем бойцам учиться мужеству и стойкости ленинградцев.

Домов затемненных громады
В зловещем подобии сна,
В железных ночах Ленинграда
Осадной поры тишина, —

все просто и точно. Не сон, а именно «подобие сна», ибо тишина в блокированном городе — непрочное затишье. Эпитет «железный» так верно отразил суровость и непреклонность ленинградцев, что стал нарицательным. По свидетельству современника, он возник в предрассветный момент, когда Тихонов шел с работы из Смольного домой.

Романтический образ Кирова, проходящего по ночному городу, при всей своей условности, несомненно, соответствовал героическому настрою того тревожного времени. «Киров, — вспоминает автор, — вставал в зимних ночах как живой. У одного командира ночного патруля, проверявшего при свете фонаря мои документы, раз ночью я увидел черты, напоминающие черты Мироныча…»[35] Романтический отсвет самой действительности органично сочетался с вещным, даже бытовым. Сохранилась фотография, запечатлевшая тяжелый танк «КВ» выходящим из ворот Кировского завода: в глубине заводского двора стоит Киров на постаменте и взмахом руки как бы напутствует танк…

Сергей Миронович в поэме Тихонова проходит по городу для того, чтобы убедиться в непреклонности ленинградцев. Он видит молодого моряка — часового с крейсера «Киров», чье лицо напоминает ему давних его соратников. Он видит девушку-дружинницу МПВО, которая с опасностью для жизни спасает заваленных при бомбежке. Он видит пожилого рабочего, слышит его клятву верности:

Пусть наши супы водяные,
Пусть хлеб на вес золота стал,
Мы будем стоять как стальные,
Потом мы успеем устать.
Враг силой не мог нас осилить,
Нас голодом хочет он взять,
Отнять Ленинград у России,
В полон ленинградцев забрать.
Такого вовеки не будет
На невском святом берегу.
Рабочие русские люди
Умрут, не сдадутся врагу.

Мироощущением этих людей и проникнута поэма. В ее цветовой гамме нет прежней многокрасочности поэта: город погружен в темноту блокадной ночи. Но ее ритм упруг — в нем молчаливое упорство осажденных, строевой шаг, движение маршевых батальонов. «Полчища варваров, — писал А. Толстой, — должны отпрянуть, как ночные тени, при звуке железных шагов Кирова по ленинградским гранитам, — звук его шагов — это биение сердца Ленинграда»[36].

Верность времени определила жизненность произведения. А. Фадеев так вспоминает встречу Тихонова с рабочими Кировского завода: «Слушатели заполнили все проходы, пришлось запереть наружную дверь, но в течение всего вечера в нее ломились снаружи, хотя как раз в это время начался артиллерийский обстрел завода… Все слушали поэму точно окаменев. В лицах слушателей было что-то суровое и трогательное… По окончании чтения автору устроили овацию, его вызывали несчетное число раз»[37].